Мы, значит, армяне, а вы на гобое

— Нет-нет, ваши руки, — жарко молвил Свинагор, — ваши пальцы… О, нет! Вы — музыкант!

— Да, я музыкант, — вздохнул Гобоист, чувствуя себя глупо польщенным.

— На чем же вы играете?.. Извините за вопрос… но я немного и сам… скверно, конечно… меня учили в детстве… на скрипке…

— На гобое, — признался с усилием Гобоист, припомнив, что и его учили в детстве, и взглянул на нежданного собеседника чуть иначе. И зачем-то добавил: — Вот так угораздило.

— Но ведь гобой — самый аристократ среди всех духовых. Да и струнных…

Тут Гобоист вздрогнул и пристально посмотрел на визави. Если бы он был подпольщиком, то у него неминуемо возникла бы мысль, что этого самого Свинагора к нему специально подослали. Но подпольщиком он не был, а его собеседник как-то уж слишком натурально смущенно улыбался.

— Да, — сказал Гобоист уклончиво, — гобой — старинный инструмент… Если не секрет, где же вы служите?

Свинагор помрачнел.

— Служил… Причем во многих театрах. Из Керчи в Вологду, помните у Островского… Я провинциальный актер, причем Несчастливцев… Последнее мое место службы было в Твери, в Театре юного зрителя… Но это неинтересно…

И Гобоист понял, что юношеская внешность попутчика обманчива. Видны стали морщины, кажется, припудренные. И краснота в глазах, и горечь в складке губ. Во всяком случае, Свинагору должно было быть прилично за тридцать.

— А куда направляетесь теперь? — спросил Гобоист осторожно, стараясь придать интонации деликатность.

— То-то и оно. Куда? — несколько театрально вскинул руки Свинагор. — Сам не знаю… несет нелегкая, как сухой лист. Так, есть в Городке адресочек старого друга… Но ждет ли он меня?

Сейчас заплачет. Гобоист только теперь заметил на багажной полке над тем местом, что сначала занимал Свинагор, дорожную сумку. Сумка глядела сиротою.

— Ну что ж, погостите у меня, — предложил Гобоист неожиданно для самого себя, будто очарованный…

И Свинагор оказался постояльцем Коттеджа в поселке МК. Куры по-прежнему клевали помойку. Шелудились коты. Изредка дрались супруги в ближнем бараке. Соседи Гобоиста проживали свою долгую привычную жизнь. Вот только появился Свинагор. Временно, конечно.

2

— Красиво живете! — Свинагор бросил сумку в прихожей под вешалку и теперь оглядывал гостиную, не переступая, впрочем, ее порога. — И картинки! И книги!

Кажется, он был поражен. Наверное, сначала он почуял в Гобоисте схожую породу — артиста, богему, цыгана — и ждал найти его жилище на манер общежития, или логова, или бардака, — а нашел вполне благопристойный дом с ковром на полу гостиной, с занавесками, перехваченными белыми витыми жгутами, с хорошим буфетом, с кожаным диваном у низкого столика. Что ж, Гобоист давно обуржуазился, отталкиваясь от безбытности детства: у него всякая вещь теперь знала свое место. Очарованный Свинагор потоптался, помялся и попросил выпить. Гобоист налил ему полстакана джина, спросил:

— С тоником?

— Если можно… Это джин… Ой, мне много! — Пококетничав, Свинагор выпил мелкими жадными глотками и сразу же, на глазах, несколько осовел.

— А вы женаты? — спросил он, чуть качнувшись.

— Был, — сказал Гобоист и тут же удивился самому себе: зачем он врет? — То есть да. Я женат. Ее зовут Анна.

— И детишки есть? — не унимался Свинагор.

— И детишки! — начал серчать Гобоист. Тем более что Свинагор стал стягивать свои говнодавы, и в прихожей запахло будто сушеными подосиновиками. — Не хочешь ли принять ванну? — спросил он, отчего-то перейдя на ты.

— Да с удовольствием! — воскликнул Свинагор. И добавил простодушно: — Я ведь давно под душем не был.

Гобоист воздержался от комментариев. Свинагор удалился в ванную, но через полминуты высунул голову в дверь:

— Здесь столько всего… Баночки, флакончики…

— Возьми все, что тебе нужно. Полотенце в тумбочке.

И голова Свинагора скрылась. Осталась только спортивная сумка под вешалкой.

«Взял бы хоть свежие носки», — подумал Гобоист, но не стал вмешиваться.

Свинагоровы процедуры продолжались довольно долго; Гобоист успел и плеснуть себе виски, и сварить кофе, и выпить чашку, и выкурить сигарку. Наконец произошло явление Свинагора: во-первых, он был в халате Гобоиста и в его же шлепанцах; на безволосой груди — крестильный крестик на черном шнурке; светлые мокрые волосы была зачесаны назад, и смазливое лицо пожившего ребенка теперь было открыто…

«У него хорошие глаза, правда, вороватые», — подумал Гобоист.

Заметив его заинтересованный взгляд, Свинагор продефилировал по гостиной, чуть виляя бедрами, уселся на диван и картинно полуоткинулся на подушки. Он как бы невзначай поддернул полы халата, вытянул ноги, положив одна на другую, и спросил:

— Что, красивые? Красивые у меня ноги, как вы думаете, Константин?

— Очень! — злобно отозвался Гобоист. — Пойди на кухню, налей себе кофе и приготовь нам бутерброды. В холодильнике есть банка красной икры.

— Ах, люблю икорку! Да если б еще шампанского… — И он вопросительно глянул на флакон с джином. — Отчего вы, Константин, не поздравили меня с легким паром?