Мы вышли рано, до зари

С фермы прикатил домой, сообщил домашним, матери и отцу, который только-только собирался выехать на своем грузовике в полевой стан, что он, их сын, сегодня будет расписываться в загсе, что он уже женатый человек и просит мать и отца принять это к сведению. Ну что тут поделаешь? Человек уже самостоятельный, работал комбайнером, на Севере побывал, сейчас собирается в армию, тут уже ничего не поделаешь, надо соглашаться, просто другого выхода нет.

— Сынок, — сказала мать, — как-то не по-людски, без сватов, без смотрин, без всякого такого, даже с родителями не встретились, не обговорили все. Как же так?

— Мама, я вам уже говорил, что жениться буду так, как считаю для себя удобным и нужным. Никаких свадеб, никаких этих толкучек по поводу того, что я собираюсь жить не один, а вместе со своей женой. Это никого не касается. Зачем собирать зевак? Зачем этот кагал? Зачем всем всё демонстрировать? Это все мне противно.

— Ну как же, сынок? Испокон веков люди справляли свадьбу, а ты как же? И у нас с отцом была свадьба, и у наших родителей, и у дедов. Чтой-то нехорошее задумал ты, Сережа. Хочешь опозорить и нас, и ее родителей, и всю родню. Ну хоть вашу сделайте, комсомольскую, по-новому. Без этого нельзя.

— Мне можно. Я не хочу унижать свою Зою, мне с ней жизнь жить. Это же позор для человека, наденут на нее что-то, как попону на кобылу, водят туда-сюда, за столом «горько» кричат, а молодые, дурак и дурочка, на потеху пьяным гостям должны целоваться. Эти пачки слюнявых десяток и четвертных подносят, как побирушкам, при всем народе. И вы хотите, чтобы ваш сын, вместо счастливого начала жизни, так унижался?

— Ладно, — сказал отец, — оставь его, он уже взрослый, может, и правду говорит. Что-то в его словах есть, мать, есть. Зачем заставлять их делать, чего они не хочут? Лишь бы жили хорошо, а то и правда, нашумят, нагремят, а через месяц расходятся, тоже хорошего мало. Ну, а посидеть с родителями этой Зойки не мешало бы, сын. Посидели бы, поговорили по-родственному, теперь это родня наша, надо, чтоб и мы с ими жили хорошо, по-родственному.

— Это, папа, другой разговор.

— Ну вот и устрой все сам. Я поехал.

Повернулся и пошел со двора к машине, стоявшей под окнами.

— Вот и хорошо, а я поехал в город, — сказал Сережа, — у меня еще дел полно. Не горюй, мама, а радуйся.

— Поешь что-нибудь.

— Мама, неужели ты думаешь, меня отпустили голодным? К обеду вернусь.

Вскочил на мотоцикл, и только дымок растаял по двору.

В военкомате Сережа прошел прямо к военкому. Не так чтобы с робостью переступил порог, а хозяйским шагом, поздоровался полным голосом.

— Я, товарищ полковник, хотел бы попроситься в Афганистан, — с ходу заявил Сережа. — В армию мне дали отсрочку, чтобы уборку провести. Теперь она закончилась в нашем совхозе, и я готов. Но хочу в Афганистан, к нашим ребятам, которые выполняют там интернациональный долг. Я много думал, товарищ полковник, и вышло, что другого пути у меня сегодня нет. Если вам нужно подробно объяснять, я сделаю это. А если понимаете меня, говорить лишнего не буду.

— Откуда сам и как зовут тебя, молодой герой?

— Я из Цыгановки, зовут Сергей Харченко, товарищ полковник.

— Что умеешь делать? Сейчас в армии неумехи не нужны.

— Я механизатор, товарищ полковник. Вожу любые машины, нынче комбайнером работал. Трактора могу, на мотоцикле приехал к вам.

— Если ты, Сергей, сам все продумал и сделал сознательный выбор, я горжусь тобой и гордился бы таким сыном.

— Я знаю, товарищ полковник, что вокруг этого Афганистана много обывательских разговоров, я их не разделяю, у меня по этому поводу полная ясность.

— Тогда не будем тянуть волынку, формальности тут небольшие, я еще созвонюсь с вашим директором, и повестку получишь через пару-тройку дней.

Полковник встал, протянул Сереже руку:

— Желаю тебе всех благ. Жениться не успел?

— Успел, товарищ полковник. Только что.

— Тогда поздравляю, привет молодой супруге. Вспоминаю себя молодым, на той войне мы поступали точно так же, в том числе и женились в последние дни перед отправкой на фронт. Ну, желаю счастья, Сережа.

— Спасибо, товарищ полковник. — Сережа повернулся и вышел из кабинета. Легким шагом он шел по скрипучим половицам на свет открытой в конце коридора двери. Шел на этот свет, на кусочек голубого дня, и душа его радовалась жизни. Радость эту поднимала и делала ее особенно крепкой, многосложной, захватывающей мысль, что идет на серьезное мужское дело, на риск, что завтра, уже очень близко, для него станут рядом жизнь и смерть. Это вызывало в нем незнакомое, раньше не случавшееся с ним состояние — он взрослый и отвечает перед близкими людьми и, кажется, перед всеми людьми вообще, отвечает перед Родиной. Представление о ней впервые наполнилось смыслом, ясным и отчетливым.

Никуда не заезжая, Сережа сразу же махнул на ферму, к Зое. Там посадил ее позади себя и помчал в село, в Дом культуры, в комнату бракосочетания. Здравствуйте, здравствуйте. Нет, так нельзя, надо подать заявление, а через месяц прийти, и вот тогда.