Учитывая настойчивость Сичи, мне не оставалось ничего другого, кроме как сесть на стену, надеясь, что она не испортит мое единственное императорское платье. Сичи устроилась рядом и ободряюще улыбнулась окружающим, но вся непринужденность, существовавшая до моего прихода, их желание говорить, которого она добивалась, похоже, улетучились. Вот если бы я сказала что-нибудь небанальное, если бы могла заслужить их доверие так же легко, как Сичи – но, увы, я не Сичи.
Мы сидели молча, казалось, целую вечность. Время от времени Сичи спрашивала что-нибудь у одного из горожан, с которым уже познакомилась, но получала только односложные ответы, и мало-помалу народ начал расходиться по делам.
– К сожалению, нам пора, – наконец сказала Сичи, и меня затопило облегчение. – Если вам что-нибудь понадобится, отправьте сообщение в наш лагерь, министру Оямаде. Ваши сегодняшние просьбы я передам лично, можете не беспокоиться. Мы предоставим вам помощь, насколько это в наших силах.
Последовали благодарности, мы встали, и оставшиеся горожане поклонились, подобно колышущемуся морю пшеницы, втоптанной в глину.
– Приведите лошадь, – приказала Сичи охранникам, и через несколько секунд мы уже сидели в седле, избежав неловкости.
Сначала мы ехали молча, но слова копились в горле. Желание извиниться смешивалось с возмущением, но я так ничего и не произнесла. Когда наконец одна из нас заговорила, победило возмущение.
– Постарайся наладить отношения с простыми людьми, – сказала Сичи. – Они нам необходимы.
– Нам необходимы солдаты, – отрезала я. – Даже если Эдо будет на нашей стороне, у нас недостаточно людей, чтобы победить чилтейцев, не говоря уже о твоем отце в придачу.
– Я знаю, но все солдаты, которые есть у местных лордов, уже сражаются за имперскую армию. Если мы завоюем их сердца и умы, но будем игнорировать простых подданных, это ни к чему не приведет, как не привело многие поколения императоров до тебя. И даже если бы они смогли собрать больше солдат, что это изменит против врага с множеством голов? – Сичи пожал плечами. – Я не такой знаток тактики, как отец, но, если дело дойдет до лобовой стычки, вряд ли мы победим, какую бы хитроумную тактику ни использовали.
– Вот почему надо подрывать его авторитет при любой возможности.
Она согласилась со мной, снова дернув плечами.
– И мы уже этим занимаемся. Раз мы не можем переманить его генералов, пусть они переметнутся к нам, поняв, что мы побеждаем.
– Победа в войне в первую очередь будет зависеть от того, сколько у нас солдат, – процедила я сквозь зубы. В крови бурлило разочарование. – Ты что, мне не доверяешь?
От потрясения у Сичи отвисла челюсть.
– Я не говорила ничего подобного.
– Но это подразумевается.
– Ты везде видишь недоверие потому, что боишься его, а не потому, что оно есть на самом деле. Я подразумевала только то, что ты меня не слушаешь.
– Я тебя слушаю, но…
– Да, и потом делаешь прямо противоположное тому, что я предлагаю! – В ее глазах полыхал гнев. Она презрительно фыркнула. – Даже не знаю, почему я ожидала другого. В конце концов, я же не император и не генерал, даже не мужчина, просто глупая девица, которая вышла за тебя.
Каждое сердитое слово оглушало меня как пощечина, а ведь они легко могли сорваться и с моего языка. Мне был знаком этот гнев, потому что он кипел и у меня внутри и мог в любую секунду вылиться на того, кто посмеет смотреть на меня свысока.
С губ Сичи сорвался усталый вздох.
– Прости, Коко, но ты не единственная женщина, заслуживающая права голоса только потому, что ворвалась в мужской мир, просто ты занимаешь достаточно высокое положение и они не могут полностью тебя игнорировать. У тебя свой способ борьбы, а у меня свой, и это делает нас сильнее, а не слабее, но только пока мы действуем сообща. Я не хочу быть твоей бессловесной женой, как была бессловесной женой Гидеона.
Едущий впереди капитан Кирен никак не показал, что слышит нашу перебранку, но я надеялась, что не из вежливости. Гидеон обращался с ней хорошо, однако ее возможности ограничивались не только политическими традициями, но и языком и культурными различиями. Сичи была бы в таком же положении, если бы вышла замуж за доминуса Виллиуса или любого кисианского лорда, и я не могу сражаться за свободу, отказывая в свободе ей.
– Сичи, я…
– Тсс, – сказал она, прижав палец к улыбающимся губам. – Я знаю. Давай пока закончим на этом. Приходи вечером в мой шатер после встречи с Оямадой, тогда и поговорим.
Продолжать этот разговор было глупо, и я с благодарностью погрузилась в молчание.
Ежевечернее обсуждение наших дел, на котором настаивал министр Оямада, затянулось. Теперь, когда широко разошлись новости о том, что я жива, поступало много сообщений о передвижениях Мансина, но я никак не могла сосредоточиться. Я постоянно мысленно возвращалась к укоризненным словам Сичи во время поездки из Эсана.
– Ваше величество? – уже в десятый раз повторил Оямада. – Вы слышали хоть слово из того, что я сказал?
– Да, министр, но мои мысли все блуждают.