Мы воплотим богов

– Ошибки? – резко обернулся он. – Ошибки?! Тебя там не было! – Он ударил себя кулаком по груди, позабыв о раненой руке. – Ты понятия не имеешь, каково это. Что мне пришлось делать. Кем мне пришлось стать, чтобы защитить своих Клинков. Когда кто-то бьет и бьет по всему, что тебе дорого, ты не думаешь ни о традициях, ни об обычаях, ни о чести. Остается только стремление выжить. Может, я не добился ничего, чем можно было бы гордиться, но без колебаний повторил бы все снова.

Его грудь тяжело вздымалась, и передо мной снова стоял Гидеон, который бесстрашно прокладывал путь своему народу, отяготил душу, чтобы спасти свой гурт, и не позволил даже мне встать на его пути. Я не мог дышать. Я смотрел на него так, будто внутри меня что-то сломалось. А он не сводил с меня темных глаз.

– А что, по-твоему, делал я? – сказал я первое, что пришло в голову, лишь бы он перестал так смотреть. – Думаешь, я просто…

– Я понятия не имею, что ты делал, Рах, но, богами клянусь, пора бы тебе определиться.

Из комнаты куда-то исчез весь воздух.

– О чем ты?

Гидеон горько усмехнулся.

– Хочешь сказать, хоть в чем-то я не был дерьмом?

Его брови опустились.

– Я говорю серьезно.

– Как и я. В последнее время ты так часто говорил, что я дерьмо. Приятно знать, что хоть в чем-то я хорош.

– О боги. Вернись лучше к самобичеванию.

– Слушай, прости, я не знаю, что делать… с этим. С нами. Я должен был бросить вызов заклинательнице лошадей, а не думать о том, что хочу сделать с тобой. Я хочу сказать, боги, Гидеон, у тебя был срыв, ты ранен.

– Это правда, но от этого разговора мне еще больнее. Отцепись от меня. Иди, становись героем.

Он отвернулся, осторожно натягивая рубаху и шипя от боли. Мне следовало бы помочь, но я только смотрел на его спину, снова и снова прокручивая в голове его слова. То, что он пробудил во мне, было всегда? Неужели я просто подавлял это, как подавлял свои чувства к Гидеону, цепляясь за честь и долг, поскольку это было безопаснее, чем признать свои желания? Знал ли я вообще себя?

– Гидеон.

Он не обернулся.

– Что?

– Мне нужно идти…

Он настороженно слегка повернулся ко мне.

– Я убедил себя, что просто восхищаюсь тобой и должен посвятить себя служению гурту, чтобы компенсировать все свои неудачи. Ты прав. Прятаться за долгом было безопаснее.

Уже давно пристально смотревший на меня Гидеон медленно кивнул.

– Умеешь же ты выбрать самое неудачное время.

Я невольно рассмеялся.

– Что да, то да.

Что я мог сделать? Задержаться и начать уверять его, что не хочу уходить, было бы скорее жестокостью, чем добротой, поэтому я схватил рубаху и ушел. Каждый шаг давался все труднее, но я не мог повернуть назад. Не мог остановиться. Может, я и скрывал свои чувства за долгом, но это не значило, что долг не был настоящим.

– Уверен, что она согласится на поединок? – спросил Гидеон, когда я дошел до лестницы, ведущей в лавку внизу.

Я не обернулся, чтобы не мучить себя.

– Она левантийка, предводительница левантийцев. Она не может отказаться от поединка, тем более в положении гуртовщика. И тогда… я просто должен заставить их слушать.

Когда-то я сидел у костра напротив него, и мне так же нужно было просто заставить их слушать. Подумал ли он тоже об этом странном наложении того времени и настоящего, которое, вероятно, останется с нами, куда бы мы ни отправились?

Мои шаги по лестнице стучали так же громко, как сердце. В сумрачной лавке внизу я остановился проверить, есть ли у меня все необходимое – последние приготовления к последней битве. Стоя в тусклом свете, в глубине души я ожидал, что Гидеон позовет меня назад или последует за мной, но он, как никто другой, понимал, что такое решимость и самопожертвование.

Выйти на улицу было все равно что попасть в другой мир – все было не так, начиная с яркого солнечного света, пробивающегося сквозь туман, и заканчивая звуками и запахами, улица гудела от взволнованных разговоров кисианцев. Императрица пришла освободить их.

Идя по улице, я изо всех сил старался не встречаться ни с кем взглядом, чтобы не показаться угрозой. Я должен был не волноваться о жителях Симая, не думать о Гидеоне или Мико, а сосредоточиться на одном человеке, одной цели. Там, на площади, она отдавала приказы, вела за собой, была всем, чем быть не должна. Она просто плевок в лицо всем заклинателям.

Мне нужна была эта ярость, нужно было ухватиться за нее, поддерживать ее жар в груди, распалявшийся с каждым шагом. Иначе было бы так легко послать всех левантийцев в ад и вернуться. Они дали мне множество причин, чтобы уйти прочь.

Я выбрал длинный путь вместо того, чтобы ступить в неизвестность прямо из дверей лавки, но чем ближе к городским воротам, тем более людной становилась улица. Крики, возгласы, торопливые шаги – все это переросло в оглушительный рев, когда я заметил первый проблеск алого. Кисианцы были уже в городе.

– Проклятье! – Я перешел на бег, уворачиваясь от людей, собравшихся поглазеть, как кисианские солдаты наводняют город. Впереди показались шатры левантийцев. От костров поднимался дым. На последнем повороте я сбавил темп и врезался в кого-то, идущего навстречу.