Мы вместе «До», а как жить «После»?

Стробоскоп шарашит по глазам, а я все равно смотрю перед собой. Не замечаю раздражителей. Сосредоточен и собран, хотя с виду не скажешь. Когда детка на танцполе во мне пробуждается монстр, готовый убивать всех, кто приблизится к ней ближе, чем на два метра.

Сижу на удобном кожаном диване, протянув руки по спинке, и наблюдаю, карябая зубами нижнюю губу. Рядом Стас кому-то строчит в мобиле и Ромыч, отчитывающий официанта.

— Заебал таращиться. Такое чувство, что впервые Сафронову увидел, — Звягинцев-старший вкладывает мне в руку стопку с текилой и салютуют своей. — Пусть этот контракт будет первым в череде сотен еще более успешных!

Первая заключенная сделка на международном рынке. И сразу на приличные бабки. Наши гении с новым приложением для мобилы обошли самых крутых игроков на рынке. Есть чем гордиться.

Киваю, лениво улыбаясь. Слизываю с края рюмки соль и выпиваю.

— Антипову, — поправляю оговорку друга. — Для начала давай удержимся в сегменте, — ставлю пустую тару на стол и снова откидываюсь назад.

Движения у Машки дерзкие, цепляющие. Каждый раз, когда наши взгляды встречаются, ныряю в ее серый омут и сдерживаю порыв подойти.

— Столько не траханных баб, а Леха подвис на одной, — ржет Стас, рыская взглядом вокруг.

— Пошел ты, — отмахиваюсь.

С первого столкновения знал, что Сафронова будет моей. Без вариантов. Мне до нее по роже всего пару раз били. Первый раз в пятом классе, когда мы с Ромычем изображали крутых и закидали яйцами компанию старшеклассников. Второй, когда на соревнованиях с бывшим тренером подрался. Педрила решил Ромку скинуть с чемпионства в подставном заплыве. Эдакий обмен лучшими: наш заваливает своего пловца, а взамен ему сливают другого. Хер там! Звягинцев круче меня результат дает, и за друга я порву любого. А за куклу еще и прикопаю в лесополосе.

На самом деле не знаю, как это работает. Как кто-то влезает в сердце настолько глубоко, что вырвать можно только вместе с важным органом? Машка влетела с наскока. Шансов избежать — “минус сто пятьсот”. Врезала, а следом затащила в пасмурное небо своих глаз.

Кукла машет мне рукой, продолжая крутить задницей, стопроцентно нарываясь на бессонную ночь. Сын сегодня у Машкиных родителей. Смогу в полной мере насладиться стонами жены. Пару раз мы жестко палились, поднимая Тошку среди ночи.

Любимая девочка…

Сажусь поудобнее, чтоб стояк не мешал. В памяти всплывает ее выступление на Рождество…

— Блять, — резко выпрямляюсь. — Ромыч, наливай…

— Все взрослеют, а Антипов в пубертат возвращается, — еще, сука, один шутник. Звягинцев-старший скалится, читая все на моем фейсе.

В чем-то друг прав. Она сводила меня с ума в школе и продолжает это делать до сих пор. В разлуке с ней понял, что нет ничего страшнее, когда она не рядом. Самое жесткое время для меня. Было не просто плохо — хуево. Я и сейчас порой встаю среди ночи удостовериться, не приснилось ли мне мое счастье.

После отъезда в Англию первое время надеялся, что родители передумают. Ждал. Мучил близнецов расспросами. А потом пил. Забывался как мог. И, конечно, святым не был.

Только все не то. Около меня ошивались не те. Однажды мы зависали в ночном клубе. Вышел на улицу, чтобы мозги отпустило от угара и за спиной раздался голос, очень похожий на Машкин. Обернулся резко — никого. Как дикий зверь ходил между телами в поисках моей девочки, а потом расхерачил барную стойку от бессилия и накатившей боли.

Не дурак. Понимал, кто надоумил мать на гребаный спектакль с наркотой. Будь Соболева мужиком — отпиздил бы не задумываясь. Овца. Мою месть она заслужила. Никогда не опускался до подобного, но в случае с Маринкой сделал исключение.

Накануне так называемой свадьбы, которую я, естественно, не планировал, мы с ребятами из тусовки набухались. А к назначенному времени прикатили на черной “Бугатти” с синими молдингами. Ахуенная тачка. На мне белая майка и рваные джинсы. Рожа помятая. На голове бедлам. Девчонки с курса в первый год просекли мой настрой. Как вообще бабы понимают такое? Вот я бы никогда не понял, влюблен Ромыч или просто у него зуб, блять, болит… Короче, одногруппницы перед парком, где все ждали меня на торжество, скинули кофты, оставшись в лифчиках, и врубили музло на всю, опустив стекла. Так и прикатили, хули… Рыська, а по-нашему Рая, — девочка из Питера с моего потока, — высунулась наполовину из машины и заорала:

— Алекс, мы не туда приехали! Тут жаба какая-то, а не Мари!

Я в тот день впервые ржал до слез. У Соболевой ступор. Папаша ее, владелец порта в Калининграде, в осадке, красный весь. Маман в полуобмороке. Гости в коматозе. Мои родаки, конечно, тоже в шоке. Но мне было похуй. Я не общался ни с кем, кроме друзей.

Мать тоже хороша. Решила на свой лад мою жизнь кроить. От отца не ожидал. Это был удар под дых.

Выныриваю из воспоминаний, несколько раз проморгавшись.

— Родители не звонили? С Тошей все в порядке? — Машка падает рядом, промокая салфеткой лоб и виски. Предки Маши часто берут внука на выходные. Радуются встречам больше сына. Балуют его. Мои мать с отцом пока лишены такой радости.