У дверей их встречает пожилой мужчина по имени Джозеф. Скоро становится ясно, что он одновременно владелец и официант, метрдотель и уборщик. Он по возможности держится подальше от кухни: это территория его жены. Джозеф почти не говорит по-английски и даже слышать не желает этого языка. Дэнни собирается спросить, можно ли платить картой Visa, но Джозеф машет руками, как будто учуял неприятный запах. Жизнерадостно треща, он усаживает Дэнни с Элайджей у старинного камина. Они в ресторане одни – по крайней мере, больше никого им не видно.
Джозеф приносит им вино, не успевают они даже открыть меню. Дэнни пытается возразить: он предпочитает красному вину белое. Но Элайджа с радостью принимает подношение: у него теплеет внутри при одном виде бокала. Меню полностью написано на итальянском. И Дэнни, и Элайджа мысленно тянутся к итальянскому разговорнику, и оба слишком стыдятся его достать. В итоге это оказывается не важно: не услышав немедленного заказа, Джозеф выхватывает у них из рук меню и заказывает сам. Он откровенно наслаждается их растерянным видом, но не злорадно, а скорее галантно, по-французски. «Позвольте мне позаботиться о вас», – говорит его улыбка. Элайджа расслабляется и радостно покоряется неизбежному, прояснив только, что он «vegetariano». Дэнни же никогда в жизни не умел радостно покоряться чему-нибудь, кроме капризов босса, и не собирается начинать. Он спрашивает, хорошая ли рыба. Джозеф со смехом уходит.
– Ну что, как прошел день? – спрашивает Дэнни, постукивая пальцами по столу.
– Ничего.
– Куда ходил?
– Так.
– Погода была нормальная?
– Ага.
– Дождя не было?
– Не.
– Хорошо.
– Ага.
Такие разговоры похожи на перекидывание маленькими круглыми камушками – из них ничего не построить, кроме бессмысленной кучи камней и потерянного времени. Ни один из братьев даже не старается. Они просто заполняют тишину, движимые общей нелюбовью к неловкому молчанию.
Возвращается Джозеф – зажечь свечу. Элайджа замечает у него в петлице медаль и спрашивает, воевал ли он. Это правильный вопрос. Джозеф снимает медаль с пиджака и дает Элайдже подержать, а сам разражается потоком беглой итальянской речи с редкими вкраплениями английских слов, повествуя о своем военном прошлом: «il paese, il fiume, la morte». Элайджа разбирает слово «diciannove», но не понимает, дата это или чей-то возраст.
Когда Джозеф уходит, чтобы вынести первое блюдо, Элайджа снова ловит себя на мыслях о Джулии. Как это удивительно: в одну минуту слушать, как старик вспоминает войну, а в другую уже думать о ее прекрасных глазах. Переход объясняется его страстью рассказывать истории: он рассматривает рассказ Джозефа как что-то, что ему хотелось бы рассказать Джулии. Он не знает, увидятся ли они снова, и все равно думает, что будет ей рассказывать. «Как странно, – думает он, – как странно и необычно». Его желание увидеть ее снова превращается в молитву: не потому, что обращено к духовным силам, а потому что идет из загадочных и неизведанных глубин его души. «Из моей души. Как странно».
– Как там твоя девчонка? – спрашивает Дэнни.
Элайджа поражен: откуда брат узнал про Джулию и почему он так ее назвал? Дэнни замечает растерянность Элайджи и пытается уточнить:
– Ну, эта… как ее звали? Кэт?
– Кэт?
– Ну, та девчонка, с которой ты все время тусишь.
– А, Кэл.
– Да, Кэл.
– Она не моя девчонка.
– Как скажешь.
Элайджа вспоминает о Кэл, и та кажется ему какой-то странно далекой. Она впервые кажется недостижимой. Как будто все их братское волшебство телепатии вдруг перестало работать. Она любила говорить: «Если я тебе понадоблюсь, пошевели ушами». Элайджа ни разу не сказал ей, что не умеет шевелить ушами. Он каждый раз улыбался и кивал, зная, что (вне зависимости от устройства его ушей) они никогда не отдалятся друг от друга, даже если разъедутся. А теперь – что это значит? – Кэл как будто превратилась в персонажа забытого фильма. Его накрывает чувство отсутствия чувств. Элайджа решает, что оно пройдет. Он заглушает его доводами рассудка: в углу ресторана на окраине чужого города естественно чувствовать себя в изоляции ото всех. Как только вернется в отель, он достанет свой брелок с волшебным шаром и соткет себе Кэл из радиоволн. Это очень просто.
Элайджа почти засыпает, Джозеф милосердно вносит первое блюдо, и мысли Дэнни тоже обращаются к расстоянию до дома. Он вспоминает про голосовые сообщения и конференц-связь, хотя и ненавидит себя за эти мысли. Он не так далеко зашел, чтобы не понимать, что такие мысли неуместны, но они добавляют в его жизнь ощущения важности. Без них он не знал бы, куда идти и что делать.
– Напомни мне, когда вернемся в отель, набрать Эллисон, – просит он Элайджу.
– Эллисон? – переспрашивает тот с явным намеком в голосе.
– Да. Мы с ней вместе работаем со счетом соуса ранч. Надо поговорить с ней. Проверить, что все идет по плану.
– А, – любопытство Элайджи затухает.
– Должен уже быть готов сценарий одной гениальной рекламы. Может, удастся заполучить в продюсеры Спайка Ли.
– А.