Мы умрем в один день

— Колодцев там внизу нет, кругом солончаки, и вода тоже соленая. Но отсюда раньше глину брали и ям понарыли, вроде колодцев. А когда в сорок третьем Сталин приказал калмыков в Сибирь выселить, здесь скрывались те, кто сбежал. Вооруженные группы в камышах до сорок девятого года прятались. Попробуй, возьми, болота да солончак кругом. Если мест не знаешь, труба дело.

— А в сорок девятом?

— Начали бомбить с самолетов, потом НКВД, как гребенкой, урочище прочесало. Кого живым взяли, кого постреляли. Говорят, кости по островам до сих пор валяются. А стан Капитоненко вон там, на бугре.

Бригадный стан бахчевников состоял из полевого вагончика, выкрашенного в белый цвет, и еще одного сооружения из камыша, досок и фанеры. Нечто среднее между сараем и корейской фанзой, с окнами, затянутыми полиэтиленовой пленкой. Здесь же уродливая, слепленная из кирпича печь и стол под брезентовым навесом.

Две разноцветные собачонки облаяли машину, а когда УАЗ остановился, отбежали в сторону и уселись на хвосты, внимательно разглядывая подъехавших. Из сарая вышла женщина в джинсах и рубашке с закатанными рукавами. Позевывая, она прикрывала опухшее ото сна лицо.

Сергеев узнал ее. Весной вместе с Калитоненко она приезжала отметить в паспорте прописку. Кажется, фамилия ее была Трубникова, и до этого она занималась бродяжничеством.

Ей было лет двадцать пять. Округлое, с ямкой на подбородке лицо было припухшим не только со сна. Сергеев понял, что пьет она крепко. Под глазами отпечатались темные полукружья. На скуле и шее белели мелкие давние шрамы.

— Жарища, — сказал Сергеев, — осень, а печет, как в июле.

Трубникова выкатила из тени зеленый глянцевый арбуз и, подавив над ухом, стала нарезать на столе под навесом толстые ломти.

— Ешьте. Без нитратов.

Сама она достала из заднего кармана джинсов мятую пачку «Опала» и закурила.

С полминуты для приличия молчали. Одна из собак, подобравшись поближе, следила, как Федченко выплевывает черные арбузные семечки.

— Хорошие твари, — сказал Федченко, — Людям до них далеко. Есть, наверное, хочет?

— Во как закормлены, — Трубникова провела ладонью у подбородка, — Целый казан шурпы им вылила. Едоков-то меньше стало, да и остальных аппетит отбило.

Федченко вытер руки тряпкой, видимо, заменявшей им полотенце.

— Пойду в моторе покопаюсь.

— Как тебя зовут? — спросил Сергеев. — Фамилию я-то по паспорту помню.

— Галя. Возраст двадцать три года. Образование незаконченное высшее. Не судимая, если не считать, что в бродячем доме месяц вшей кормила.

— А сюда как попала?

— Весной освободилась, жить негде, на работу тоже не берут. На вокзале ночевала. Менты опять привязываться стали, грозить, что посадят, а тут подвернулся хозяин. Вежливый такой, веселый, даже с бутылкой. Предложил сезон у него отработать. Ну, мы с Николаем и согласились.

— Кто такой Николай?

— Ну друг, или еще как, — она пожала плечами. — Короче, по теплотрассам вместе спали. Волков его фамилия.

— Много вам платят?

— Стольник в месяц и харчи хозяйские. В конце сезона обещали премию. Теперь, видать по всему, премия накрылась.

— Кто, кроме тебя, здесь еще работает?

— Вообще-то нас четверо сейчас осталось. Бугор, Николай Волков и Киряшов.

— Бугром вы Чумака Михаила Васильевича называете?

— Его самого. Он у нас вроде бригадира. Сейчас вместе с Валентином Киряшовым в Краснозерск уехал.

В тоне ее совсем не звучало скорби по двум погибшим вчера людям, с которыми она провела рядом несколько месяцев. Она не спеша отвечала на вопросы, временами с усмешкой оттопыривая верхнюю губу. Когда надоело сидеть, Трубникова встала и, обойдя вокруг навеса, потянулась. Джинсы туго обтягивали полноватый зад, и выглядела она очень даже соблазнительно. Наверное, Капитоненко привез ее не только для того, чтобы варить обеды. Потом она рассказала, что о смерти Капитоненко и Сеидова они узнали вчера вечером от соседа-чабана. Ночью спать было страшно — все казалось, кто-то подкрадывается.

— Ты вчера целый день здесь была?

— Где же еще?

— А остальные?

— Валентин с Николаем арбузы собирали, камыш резали. Бугор вчера в Краснозерске ночевал, приехал после обеда.

— Посторонних в последние дни не встречала?

— Приезжали иногда машины. Грузовик один, легковые какие-то. Здесь недалеко дорога проходит к третьему отделению колхоза «Пионер». Так что, бог их знает, посторонние они или нет.

— Капитоненко и Сеидов где жили?

— Вон в той, левой половине вагончика, где занавески. А справа — Чумак и Киряшов.

— Заглянуть можно?

— Сейчас ключи принесу.

Просторная комната была обставлена довольно комфортабельно. Две деревянные кровати, два кресла, холодильник, небольшой цветной телевизор.

— Посиди, — кивнул на кресло Сергеев.

В настенном шкафу висели на плечиках полдесятка рубашек и брюк, светлый костюм и несколько галстуков.

— Это Али-Бабы приданое. Любил наряжаться. Все, отрыгался.

— Я смотрю, Галя, не шибко ты его жалуешь, — сказал Сергеев, выгребая из ящика стола бумаги.

— Говно он был, а не человек!

— Вот как! Чего он тебе плохого сделал?

— Долго рассказывать…