Витька немедленно присоединяется к моему предложению, а Сенька хоть и неохотно, но подчиняется большинству. Мы шагаем напрямик через луг к мельнице. Меня смущает прутик с единственным окунем, и я решаю избавиться от него самым, как мне кажется, удачным способом.
— Забери, Сеня, — великодушно предлагаю я, протягивая приятелю добычу.
— Зачем же? — говорит тот. — У меня свой улов.
На его веревочке несколько окуней, четыре плотицы и даже голавлик. С таким уловом не стыдно показаться деду Никанору. А как же мне с моим жалким окушком? У Витьки и то положение лучше — у него нет ни окушка, ни прутика.
— Брошу я его, чего нести! Ни то ни се! — говорю я, стараясь не показывать виду, что меня терзает этот позорный улов.
— Нехорошо, не по-рыбацки, — замечает Сенька: — если уж бросать, так надо было в реку, пока он живой был. Пусть бы подрастал.
— Так возьми его, — прошу я.
— Ладно, давай. Все равно в одно место. Бабка Аграфена куда ни есть употребит.
«Сенька, наверное, пожалел меня», — подумалось мне и захотелось как-то загладить впечатление.
— Удочки — это просто баловство, — вспоминаю я где-то слышанную фразу.
— Почему — баловство? — удивленно глядит на меня Сенька.
— На удочку разве много поймаешь?
— Если пойти на утреннюю зорю, да поставить висули, то можно килограмма два-три принести.
Я ничего не знаю о висулях, но не подаю виду и продолжаю рыбацкий разговор:
— По-настоящему рыбу ловят всякими снастями: тралами, неводами…
— То промышленный лов в морях, на больших реках, — спокойно возражает Сенька, — там и специальные суда, и базы, и траулеры…
Все, о чем я говорю, Сеньке известно не хуже меня. Я уже знаю, его не так просто удивить. Даже когда мы показывали наши богатства, он и то остался совершенно спокойным.
— Компас, — произнес он равнодушно, повертев прибор в руках и возвращая Витьке, — здесь он ни к чему… Как у нас в классе, — сказал он про нашу географическую карту, — только наша поновее.
Единственное, что привлекло его внимание, это мой перочинный ножик с двумя лезвиями, отверткой, шилом и штопором. Сенька долго вертел его в руках, открывая и рассматривая каждый прибор в отдельности. Потом по очереди дохнул на лезвия и, проследив, как с них сходит туманный налет, заявил:
— Сталь настоящая.
И это все, что он сказал, хотя я видел ясно, что нож ему понравился не только за сталь. Но такой был Сенька парень.
Вот и сейчас он показал такое знание способов всевозможной рыбной ловли, что я уже был не рад, что затеял этот разговор. А Сенька то и дело ставил меня в тупик своими вопросами.
— Для маленьких рек есть своя снасть, — пытался я как-нибудь закончить разговор.
— Знаю я тут один старенький бредешок. Если хотите, можно попросить, — вдруг предложил Сенька.
— Вот это другое дело, — согласился я, хотя не имел ни малейшего представления ни о бредешке, ни о том, что и как с ним делать.
9. БРЕДЕШОК
Сенька принес обещанный «бредешок». За этим странным словом скрывалось всего-навсего метра три-четыре сетки, плетенной мелкими ячейками из тонкой бечевки. Высота сетки, может быть, немногим превышает метр. По бокам две палки, сверху — поплавки из березовой коры, снизу — грузила из обожженной глины. В середине сетка вывязана мешком, который именуют мотней. В конце мотни завязан камень, оттягивающий ее.
Двое рыбаков берут это немудрящее приспособление за палки, растягивают его и волокут по реке. Третий с длинным шестом идет навстречу и производит возможно больше шума. Для этого он бьет по воде шестом-ботом, лягает воду ногами, наводя панику на рыбу. Та с перепугу бросается к бредешку, по глупости принимает горловину за сквозной проход и попадается в мотню. Бредешок поднимают над водой или выволакивают на берег и выбирают из мотни рыбу.
Я думаю, название «бредешок» произошло вот каким образом. Рыболовы идут вброд, бредут по реке. От слова «брести» снасть назвали бреднем, но это когда он большой, а маленький называют уменьшительным — бредешок.
Наш маленький бредень от долгого служения рыбакам или от небрежного к себе отношения был весь в дырах. Пришлось его залатывать. При помощи суровых ниток, пожертвованных бабкой Аграфеной, мы довольно успешно справились с этой задачей. Сенька подобрал бот.
Мы с Витькой были готовы сейчас же ринуться в наступление на рыбу. Но оказалось, что надо было еще во что-то одеться. Сенька просто засмеялся, когда мы высказали намерение отправиться в том, в чем были, — в трусиках, курточках и босиком.
— Да вы все ноги побьете. Там выбирать дорогу некогда — коряги, камни…
— Ладно, ноги обуем, а одежда зачем? — спросил я.
— А кусты, а комары? Да, потом, и замерзнешь. Ведь не пять минут, а часа три-четыре в воде пробудешь. Чего доброго, дождь пойдет, — сказал Сенька, взглянув на небо, по которому ползли подозрительные тучки.
Мы сдались и начали соображать, во что можем нарядиться. Плохо бы нам пришлось, если бы не бабка Аграфена.