Мы - псковские!

Отдохнув, мы свернули с большака на проселок, который извивался в живописных кустарниках. Давно не видевшие дождя придорожные кусты были покрыты налетом пыли, которая взлетала легким облачком, когда на ветви садилась птица. То и дело Малыш и Травка радостно сообщали друг другу: «Поползень! Трясогузка!» — и вели шумный квалифицированный спор по поводу высоких розовых цветов, которые, будучи сорваны, тут же увядают. По словам Травки, эти цветы появляются на месте бывших пожарищ. Потом эти друзья разыскали целые заросли дикой малины, из которых ни за что не хотели выходить, пока я не заорал: «Еж!» Разоблачив мой обман, они бросились ловить жука, исцарапали ноги, спугнули ворону, поохали над стрекозой со сломанным крылышком и, взявшись за руки, замерли в восхищении перед большой лужей с квакающими лягушками.

Можете себе представить, с какой скоростью мы двигались вперед! Тактичный Дмитрий Иванович придерживал Четверга и снисходительно улыбался. Я понял, что, если не принять срочных мер, мое путешествие может затянуться до зимы, сообщил любителям природы, что ждать их не намерен, и взял вожжи в свои руки. Малыш и Травка обиженно пошли за телегой, вполголоса переговариваясь и — я знал, что это именно так, — глядя на меня с нездоровым интересом. Не прошло и минуты, как Четверг догадался о смене власти. Он остановился и покосил на меня глазом, давая оценку новому вознице и явно раздумывая, стоит ли ему подчиняться. Судя по выражению морды, оценил меня Четверг достаточно низко. Я решил утвердить свой авторитет и грозно произнес: «Но-но!» Четверг пожал плечами и поплелся вперед разболтанной походкой, равнодушно поглядывая по сторонам и деланно зевая. У меня зрело убеждение, что он нарочно выбирает самые скверные места, но проверить это я не мог, так как Четверг с открытой издевкой размахивал хвостом перед моим носом. А телега между тем начала хромать на обе ноги, скрипеть, трястись и на каждом шагу тошнотворно жаловаться на ломоту в костях. Меня швыряло, как огурец в пустой бочке, подбрасывало над облучком, я чуть было не расшиб нос о собственные колени, и лишь сознание того, что два бездельника за телегой изнемогают от смеха, придавало мне сил. Я бы наверняка укротил Четверга, но, когда на одном ухабе из телеги лихо выпрыгнули оба рюкзака, Дмитрий Иванович вежливо отстранил меня от руля. Вы не поверите, но то, что узурпатор с трона сброшен, Четверг понял сразу. Он вильнул мордой, подмигнул мне черным глазом и пробормотал: «Не в свои сани, браток, не садись». Тоже еще моралист нашелся!

За деревней Сергово дорога кончалась развилком. Мы остановились. На крыльце крайнего дома сидели три древние старушки.

— Бабушки, далеко до Вышегорода? — спросил я.

— Три километра. Километров пять. Восемь верст, — хором ответили старушки.

— Спасибо, — с чувством сказал я. — А по какой дороге ехать?

Старушки начали совещаться. Одна из них показывала клюкой назад, вторая — направо, третья — куда-то вверх. Не придя к единому мнению, старушки побрели в дом и вывели оттуда совершенно уж дряхлого деда с апостольской бородой. Третейский судья внимательно выслушал все версии, уселся на крыльцо и покачал белой головой.

— Дождя бы не было... — мудро прошамкал он, после чего медленно поднялся и побрел домой.

Старушки в конце концов пришли к соглашению. Дорога на Вышегород идет налево — такова была родившаяся в споре истина. Я заикнулся, что, может быть, дорога все-таки идет направо, но старушки отрицательно замахали клюками. Мы поблагодарили и поехали налево, томимые неясными предчувствиями. Вскоре дорога — если уместно применить этот термин к бесчисленным ямам и колдобинам — уперлась в озеро. Четверг остановился и дал нам понять, что он не водолаз и посему не сделает ни шагу. Пришлось возвращаться обратно. Старушки, все еще сидевшие на крыльце, приветствовали нас, как добрых знакомых. Одна из них даже сбегала за дедом, который вновь притащился на крыльцо и закачал белой головой. Старушки опять стали совещаться, куда бы нас еще загнать, но мы торопливо простились и поехали направо.

О дороге я рассказывать не буду. Когда я о ней вспоминаю, перед мысленным взором встают полные немой укоризны глаза Четверга, и я слышу наяву жалобные стоны содрогающейся в конвульсиях телеги. Да и стоит ли вспоминать о дороге, когда перед нами вдруг открылось совершенно волшебное зрелище!