Мы против вас

Для ее мужа, Хряка, хоккей закончился, когда он получил серьезное сотрясение мозга. Врачи заставили его оставить хоккей; юный Хряк несколько недель молчал, горюя о себе как о покойнике. Несколько месяцев он не мог заставить себя даже приехать к ледовому дворцу, ведь он предал свою команду. Предал товарищей! Тем, что оказался не бессмертным. Бубу унаследовал от отца широкие плечи и грубую силу, а еще – потребность быть частью команды; оба не выносили одиночества. Обоим требовались любовь и признание, и для Хряка лишиться доступа в знакомую раздевалку было как лишиться руки или ноги. Что бы он отдал за один-единственный хоккейный сезон? Одну-единственную игру? За последнюю секунду, когда ощущаешь жизнь всем телом, публика беснуется и на кону – всё?

Когда Анн-Катрин вечером приедет домой, ноги ей откажут, и Хряк вынет ее из машины, а потом этот дурной, этот чудесный и неуклюжий мужик внесет ее в дом. Она слишком устанет, чтобы танцевать, и он медленно и нежно покружит ее по кухне, держа в объятиях. Она уснет, и его губы будут на ее шее, а его влюбленные руки – под ее майкой. В соседней комнате Бубу будет читать «Гарри Поттера» младшим сестрам. Завтра утром Анн-Катрин снова пойдет к врачу.

Год? Что мы готовы отдать за один-единственный год? Это целая вечность.

* * *

Пятерка возрастных снова собралась в баре «Шкура». У стариков появилась новая тема для споров.

– Какая-то баба? Хоккейный тренер? Это что будет-то! – сказал один.

– Да-а, далековато оно зашло, это равноправие, – заметил второй.

– Язык придержи. Эта самая баба, видать, успела забыть о хоккее больше, чем вы о нем в жизни знали, маразматики хреновы, – возмутился третий.

– Уж чья бы корова мычала! Ты же разницы между вбрасыванием и пробросом не видишь, я весь прошлый сезон сидел тут и, как собака-поводырь, докладывал, где сейчас шайба! – замахал руками четвертый.

– А что, нынче и собаки-поводыри заговорили? И не ты ли врал, как в восемьдесят седьмом собственными глазами смотрел чемпионат мира прямо в Швейцарии?

– Да, СМОТРЕЛ! – уперся четвертый.

– Да? Как интересно! Учитывая, что чемпионат мира в восемьдесят седьмом проходил в Австрии! – напомнил пятый.

Все пятеро захохотали. Потом первый сказал – или, может быть, это был второй:

– Но баба – хоккейный тренер? Что будет-то?

– Она, говорят, спит с бабами, только этого у нас не хватало! – заметил второй – или, может быть, это был первый.

Ему возразил четвертый (или пятый):

– У нас такие тоже имеются. Они теперь везде.

Первый фыркнул:

– Оно бы ладно, если потихоньку, но зачем напоказ-то выставлять? Неужто в наше время и это – политика? Третий старик с такой силой откинулся на спинку барного стула, что непонятно, что затрещало – спинка или его спина, – и попросил у Рамоны еще пива. Пока Рамона наливала, он сказал:

– Вы уж напричитайтесь впрок, потому что если эта новая тренерша одолеет «Хед-Хоккей», то пусть хоть с МОЕЙ бабой спит, мне без разницы.

Вся пятерка снова захохотала – все вместе и друг над другом.

Рамона выставила им закуску, старым пердунам. Орехов – у самих-то на плечах, считай, пустая скорлупа.

* * *

Петер позвонил в дверь Овичей. Открыла мать Беньи.

– Петер! Марш за стол! – велела она, словно Петер опоздал к ужину, хотя он и не помнил, когда видел эту женщину в последний раз.

Беньи дома не было, и Петера это обрадовало, он ведь пришел не к Беньи. Сестры, все три, сидели на кухне: Адри, Катя и Габи. Мать отвесила им по затрещине – за то, что они все еще не поставили тарелку для гостя.

– Я ненадолго, и я уже поужинал, – попытался увильнуть Петер, но Адри схватила его за руку:

– Ш-ш-ш! Если ты откажешься от маминой стряпни, то ты смелее, чем я думала!

Петер улыбнулся – сначала виновато, потом испуганно. Можно отпускать шуточки по поводу семейства Ович, но только не за ужином. Поэтому Петер съел на три порции больше, чем был в состоянии вместить, плюс кофе с печеньем четырех видов, а остальное ему дали с собой в пластиковых контейнерах и в фольге. Адри с довольным видом проводила его к двери.

– Сам виноват, что пришел во время ужина.

– Я только хотел поговорить о Беньямине. – Петер держался за живот.

– Понимаю, поэтому мы дали маме поговорить с тобой о всяком прочем. – Адри ухмыльнулась еще шире, но, увидев, как Петер серьезен, тоже стерла улыбку.

– У нас новый тренер. Элизабет Цаккель.

– Я слышала. Все слышали. Даже в газете писали.

Петер достал мятую бумажку. Адри прочитала фамилии, увидела имя брата, но, похоже, не сразу сообразила, что означает буква «К» рядом с именем. Петер пришел ей на помощь:

– Она хочет сделать Беньи капитаном команды.

– Основной команды? Где взрослые мужики? Беньи же…

– Знаю. Но эта Элизабет Цаккель… как бы выразиться? Она поступает не как другие… – уныло объяснил Петер.

– Ну и ну. – Адри улыбнулась. – МОЙ брат – капитан команды? Она хоть понимает, во что ввязывается? – Она говорит, ей нужна не команда, а шайка разбойников. А тут с твоим братом никто не сравнится.

Адри дернула головой:

– От меня ты чего хочешь?

– Помоги мне контролировать его.

– Этого никто не сможет.

Петер нервно почесал шею.