Они с мамой Закариаса успели догнать Амата на железнодорожной станции. И приехали сюда вместе. В павильон родители вошли неохотно, ничего не понимая, но еще до конца тайма вокруг них начали собираться восторженные зрители, люди аплодировали чему-то, что делал Закариас. Он одержит победу; Амат восторженно завопит, родители тоже. Какой-то незнакомец обернется к ним и спросит:
– Вы его знаете?
– Это мой сын! – воскликнет мама Закариаса.
Незнакомец одобрительно кивнет и скажет:
– Вы, наверное, им очень-очень-очень гордитесь.
Подумаешь. Это просто спорт. Даже это.
Мама Миры Андерсон как-то сказала Мире: «С семьей самое сложное то, что с ней никогда не управишься». Ее слова не шли у Миры из головы, пока они с коллегой обставляли свой офис, охотились за клиентами, пытались нанять персонал, вели переговоры с банком и тревожились из-за денег. Телефон Миры не умолкал. Она смотрела на фотографию детей на столе и задавала себе все тот же молчаливый вопрос: ради кого строишь карьеру? Стоит она всех жертв? Кто бы знал.
Петер вернулся в пустой дом. Мира была на работе, дети – где-то с друзьями. Петер приготовил ужин, в одиночестве поел, сидя перед телевизором: показывали хоккейный матч. Телефон молчал. Когда Петер только начал работать спортивным директором, много лет назад, он ненавидел звук телефонного звонка, потому что телефон трезвонил не переставая. Сегодня вечером Петеру так не хватало этого звука.
Мая вставила ключ в замок, вошла в дом. Отец встал с дивана, пытаясь не показать, как он рад, что он теперь дома не один. Мая вымоталась на тренировке, но, увидев отцовское лицо, сходила за гитарой. Они сыграли в гараже три песни. Потом Мая спросила:
– Мама говорила тебе? Про… музыкальную школу?
Петер удивился. Потом смутился:
– Понимаешь… мы с твоей мамой… у нас в последнее время не было времени поговорить.
Мая принесла письмо.
– Я начинаю в январе. Это далеко отсюда, мне надо будет уехать, одолжить деньги, но… мама сказала, что все нормально.
Петер пытался удержать себя в руках; не вышло.
– Я только хочу, Огрызочек, чтобы ты была… счастлива… счастлива! – выговорил он.
– Знаешь, пап, а мне больше всего хочется, чтобы и ты тоже… – прошептала дочь.
Лео шел один через Бьорнстад. Без цели, без плана – просто шатался по городу. Когда он вырастет, то, думая о той зиме, вспомнит, как ему хотелось чем-то гореть. У всех было что-то, что они любили не рассуждая: у отца – клуб, у матери – собственная фирма, у Маи – музыка. Лео страстно хотелось иметь что-то свое. Может быть, он отыщет свое дело, может быть, из этого выйдет другая история.
Но когда он вернулся тем вечером домой, мама была на работе, а старшая сестра уже спала. Отец сидел в гостиной перед телевизором. Лео разделся, подумал, как все, кто недавно стал подростком, не шмыгнуть ли сразу в свою комнату, но именно в тот вечер он не пошел к себе – он подошел к дивану. Сел рядом с отцом. И они стали смотреть хоккей вместе.
– Слушай… я… надеюсь, ты знаешь, как я тебя люблю, – сказал отец во время перерыва.
– Знаю, пап, знаю. – Лео, ухмыльнувшись, зевнул, словно принял эти слова как должное.
Петеру хотелось надеяться, что он, несмотря ни на что, все-таки иногда бывает правильным отцом. Когда Мира пришла домой, оба уже спали на диване. Она укрыла их пледами.
Со своей семьей никогда не управишься.
46
Мы станем говорить, что это авария
Вы когда-нибудь видели падение города? Мы – видели. Потому что иногда заставить людей ненавидеть друг друга настолько просто, что никто уже не понимает, как можно относиться друг к другу как-то иначе.
История наша вышла о ледовом дворце и о сердцах, что бьются вокруг него. О людях и спорте, о том, как то они держат его на плаву, то он их. О нас, о тех, кто мечтает и дерется. Кто-то влюбился, кто-то оказался раздавлен; у нас были лучшие дни и дни худшие. Бьорнстад ликовал, но понемногу начал пылать. А потом произошел ужасный взрыв.
Некоторые девочки заставили нас гордиться ими, некоторые мальчики вернули нам славу. Некая машина слишком быстро мчалась ночью через лес. Мы станем говорить, что это авария, несчастный случай, но про эту аварию мы будем знать, что могли бы ее предотвратить. Она произойдет по чьей-то вине. По вине многих. По нашей.
Хоккей есть хоккей. Игра. Все понарошку.
Когда в Бьорнстад и Хед приходит зима, то дорога на работу и с работы становится одинаково темной. Персонал отделения неотложной помощи в больнице Хеда проводил время так же, как все остальные: обсуждая хоккей.
Все с нетерпением ждали следующего матча, кто-то болел за красную команду, кто-то – за зеленую, иные врачи и медсестры разговаривали друг с другом сквозь зубы. Сезон продолжался, обе команды до сих пор побеждали во всех своих матчах, так что их предстоящая встреча становилась все более важной. Клуб-победитель получал шанс подняться в следующий дивизион. А проигравший клуб рисковал не дожить до следующего сезона. Все так быстро меняется.