Мы познакомились как в глупом фильме

Женя отодвигает стул – плетеный, из комплекта, вместе выбирали, чтобы вечерами летом прям на лоджии романтики с вином и закусками устраивать, а днем с круассанами кофе пить, – плюхается на мягкую подушку на сиденье и на Даньку смотреть избегает.

– Так давай уедем, Жень, куда только хочешь. – Даня падает перед ним на колени, ладони руками похолодевшими сжимает крепко. – Мы же не бедствуем.

Я отца попрошу, если надо, он поможет.

Цепляется за спасительную соломинку, а внутри пустота неминуемо разрастается.

– Нет, Дань, не хочу. У меня здесь вся жизнь. Да и не выход это, сильно проще жить все равно не станет.

– Откуда ты знаешь?! – срывается Данила. Хлынувшие против воли слезы крупными каплями стекают с носа и темными пятнами на Женькиных светлых брюках расплываются. – Ты ведь даже попробовать не пытаешься!

– Дань, вот только прошу, без истерик давай, а, – говорит с досадой Женя, будто Данила подобные сцены ему дважды в неделю устраивает. – Мне жаль, правда, но тянуть ярмо это дальше я отказываюсь. Ну какой смысл? Мы как пара лишь дома, считай, были. А за порог выйдешь – того и гляди по сторонам. Мне тридцатник уже стукнул, отговариваться, мол, не нашел свою единственную – уже не выходит, а признаться я не готов. Не примут, Дань, я точно знаю. Если родители поймут с горем пополам, то друзья, коллеги – все отвернутся. – Мои же не отвернулись! Такие друзья у тебя значит херовые. Даниле больно. Физически выворачивает наизнанку, буквально подташнивать начинает. Данила встает с колен, выныривает, но на дно слишком глубоко уже затянуло. Высовывается через окно наружу, дышит шумно, глотает ртом свежий воздух, только дурнота не отступает. Хорошо на полке рядом одинокий пустой горшок стоит – Данила едва успевает схватить его, когда желудок исторгает всего полчаса назад съеденный ужин.

– Эй, Дань, ты чего вдруг? Отравился, может? Грибы же ели, – скорее по привычке суетится Женя, обнимает бережно за талию, челку со лба убирает.

– Пойдем внутрь, приляжешь.

Даня позволяет себя увести в спальню. Молча. Кажется, если рот откроет, снова вырвет. Будто так размолотая в отвратительную кашу любовь из него выходит. Исторгается. Теперь она чужая внутри, инородная. Как искусственный орган.

– Я тебе водички принесу, подожди.

Женя укладывает его в кровать, плед накидывает и уходит на кухню.

Возвращается тут же с бутылкой в руке и садится на край.