Мы никогда не умрем

С трудом, придерживаясь за стену, он добрался до бутылки. Сделав несколько глотков и смыв с лица разводы крови, сел на пол, тяжело привалившись к стене.

На полу лежал пыльный осколок зеркала. Он осторожно положил его на колени и заглянул в серую глубину.

Мартин совсем не удивился, увидев там собственное лицо. Это его тонкий нос, острые скулы, волевой подбородок и тяжелый серый взгляд. Его каштановые волосы рассыпаются по плечам.

Капелька воды сорвалась с подбородка, расплескавшись розовой точкой на зеркале. И словно рябь прошла по воде.

Детскому лицу Вика не шел этот тяжелый взгляд и хмурое, взрослое выражение.

Мартин чувствовал, как вчерашнее унижение колючей проволокой сдавило ребра. Как оно разливается в горле тошнотой и колет морозом кончики пальцев.

Ненависть, липкая, раскаленная, как сахарный сироп толчками пробивалась по венам.

Он забрал у мальчика сестру. Он забыл о его существовании. Не замечал его любви. Избил его.

И его, Мартина, заставил унижаться.

«Мартин?.. Тебе очень… плохо?..» — раздался осторожный голос Вика.

— Нет, я… Все в порядке, — соврал Мартин.

«Ты ненавидишь его, да?»

— Да, — ответил Мартин, не пытаясь больше скрывать очевидное.

«И… и меня тоже?» — беспомощно спросил Вик.

— Глупый… тебя за что ненавидеть?

«Я… я его сын, Мартин», — с какой-то взрослой обреченностью ответил он.

— Дети не всегда похожи на родителей. Ты хороший человек и у тебя светлое будущее, я в это верю, — сказал Мартин.

И внезапно понял, что его слова звучат фальшиво. Будто он сам себе не верил.

«И ведь я не верю», — с ужасом подумал он.

Откуда взялась эта мысль? Почему вдруг стало до тошноты тоскливо, будто мир и правда безвозвратно почернел за ночь?

— Вик. Я здесь, кажется, навсегда. У меня нет никаких шансов сделать свою жизнь иной, хотя клянусь, я бы не бросил тебя. Но у тебя… у тебя всегда будет выбор. И я верю, что ты сделаешь правильный.

«Мартин… посмотри еще раз в зеркало?..» — неожиданно попросил Вик.

Он, пожав плечами, поднял зеркало с колен.

«Я… я тебя вижу!» — с восторгом прошептал он.

Он и правда видел Мартина. Таким же, как он сам видел себя несколько минут назад. Только он сидел за его спиной.

«Мартин, почему у тебя такое уставшее лицо?..» — прошептал Вик, откладывая зеркало.

— Я не знаю. Наверное, это просто бледность. Я живу в темноте, здесь нет солнца.

«Я тебе дам солнце. Правда, Мартин, обещаю… я придумаю, как сделать, чтобы у тебя было светло. Мы поедем к морю, там много солнца. Там корабли… и волны. Так будет… правильно», — неловко закончил он.

Будто извиняясь за то, что это произойдет нескоро.

«Спасибо», — тепло улыбнулся Мартин.

Он и правда почувствовал, как на душе немного посветлело. Но не от обещания. Просто он почувствовал, что любовь, которую он испытывает к другу на самом деле гораздо сильнее, чем он сам от себя ожидал. И она сильнее ненависти. И боли. И это чувство ему тоже не удается скрыть от Вика.

Боль — это не так уж и страшно. Он ведь уберег от нее мальчика. Зато Вик увидел, каков его отец на самом деле.

Мартин завернулся в одеяло и прикрыл глаза. Он почему-то чувствовал себя очень уставшим. В этот же момент он забылся липким, тревожным сном. А Вик не стал ему мешать.

Пусть он спит, добрый и смелый Мартин, ничего не знающий о канарейке.

…

Мартин спустился с чердака вечером. Вода в бутылке давно кончилась, а на улице, хотя липкая дневная жара спала, царила тяжелая, будто предгрозовая духота.

К тому же Мартин не хотел лишать Вика возможности поесть или заставлять мучиться от жажды. Но позволять ему идти самому Мартин тоже не стал — кроме стреляющей боли тело было наполнено странной усталостью. Как после тяжелой работы. На надрыв.

Он мог бы отойти в сторону. Эта боль была терпимой. Она, может, была бы полезна Вику — первая в жизни тяжесть, первый настоящий груз. Но он так и не смог себя заставить.

Отца не было дома. Кухня не сохранила следов вчерашнего.

На столе не было посуды. Вообще ничего не было, только длинная, свежая царапина. Мартин рассеяно провел по ней рукой. Она была шершавая, с тонкими белыми лучиками-щепками.

«Мартин тебе… страшно?» — тихо спросил его Вик.

— Нет, — честно ответил он. — Только тошно.

«А мне — страшно», — еще тише признался Вик.

Мартин отвернулся от стола и молча начал собирать в сумку какую-то еду. Наполнил бутылку остатками воды из ведра.

«Мартин, тебе очень больно?..»

— Нет. Правда, все…все в порядке. Скоро боль совсем пройдет, и ты сможешь… все будет, как раньше.

«Не будет», — грустно сказал ему Вик.

И, не дав возразить, продолжил:

«Пойдем к озеру. Ты ведь хочешь. Давай… не возвращаться сегодня. Останемся в лесу. Я не буду бояться темноты, правда».

А ведь он и правда хотел. Он собирался смыть кровь в душе на улице, под слабым напором холодной воды, пахнущей железом и вернуться на чердак. Там лежать ничком на одеяле и ждать, пока боль утихнет. И рассказывать Вику очередную сказку, чтобы ему не было страшно. И чтобы его не донимали тяжелые, взрослые мысли.

Но с мыслями, видимо, опоздал.

— Хорошо, я только… соберу сумку.

…