Мы никогда не умрем

На этот раз Мартин не был уверен, что у него получится. Но у Вика хорошее воображение. Он видел дракона в небе, а значит…

Лера сидела на краешке кровати, кутаясь в плед. Ее лицо светилось тысячей синих огоньков. Они смотрели друг на друга, и монстр с тысячей глаз, притаившийся в коридоре, лопнул, как мыльный пузырь, не оставив темного, липкого следа на стенах и полу.

Мартин чувствовал нарастающую, морозную дрожь, но упрямо заставлял себя вспоминать этот чужой образ, заставив его двигаться, протянуть руку и коснуться кончиками пальцев протянутой ладони Вика.

В ту же секунду образ погас.

— Мартин?

«Прости, я не смог дальше».

— Спасибо, — серьезно сказал Вик, закрывая глаза.

Действие 4 Правила игры

— Ладно. На будущий год поедем вместе, сам увидишь… Там ты хоть человеком станешь.

— А сейчас я кто? — спрашивал Генка.

— Сейчас ты так… так просто, — отвечал отец без улыбки.

Даже серые светлые глаза не улыбались.

И Генкины глаза, такие же серые и светлые, не улыбались тоже.

В. Крапивин.

Утро началось с грохота.

Мартин проснулся первым. Поднялся с кровати, накинул рубашку и медленно открыл окно.

«Мартин, не надо, вдруг папе там плохо?..» — раздался испуганный голос.

Впрочем, вернуть себе контроль над ситуацией Вик не попытался.

— Да нет, Вик, ему там очень хорошо. Только нам с тобой там лучше сейчас не появляться, — процедил Мартин, быстро шнуруя ботинки.

«Что с ним?..»

С кухни раздалась нечленораздельная брань и частые, гулкие удары. Мартин поморщился — судя по звуку, Анатолий колотил по стене кастрюлей.

Мелькнула мысль о том, чтобы спуститься и посмотреть. Показать Вику отца в самом неприглядном свете. Разбить его авторитет. Потому что сама мысль о том, что Вик слушается и едва ли не боготворит помешанного алкоголика ужасала.

Но Мартин не стал. Вик любит отца, и еще не способен оценивать опасность или мыслить категориями «собственное достоинство», «честь», «благородство». Он просто бросится к отцу, и, скорее всего, пострадает. Вместо этого Мартин вытащил из-под кровати сумку, собранную как раз на такой случай, и закинул на плечо.

Объяснять Вику что такое «белая горячка» он не собирался. Но ждал этого с тем самых пор, как Анатолий неделю назад разбил самогонный аппарат в подвале.

— Твой папа очень пьян и не понимает, что делает. Может тебя обидеть и не понять, — выбрал он самую нейтральную версию.

«А себя он… не обидит?» — обеспокоенно поинтересовался мальчик.

Мартин про себя выругал некстати появившуюся сострадательность, но потом осекся. Ребенок должен сопереживать. Даже тем, кто не заслуживает этого.

— Это ты виноват, сучонок! — раздался торжествующий рев с кухни.

— Не думаю, — проворчал Мартин, закрывая дверь на защелку.

Не дожидаясь, пока отец выломает дверь, он выпрыгнул из окна, боком протиснулся в щель в заборе и бросился к лесу.

Во дворе скулили собаки. Когда Мартин почти достиг опушки, за спиной раздался грохот и звон битого стекла.

Отец все-таки выломал дверь и разбил окно в комнате.

«Проклятье…» — тоскливо подумал Мартин, сворачивая с тропы.

А ведь скоро осень. И Вик непременно заболеет. Потому что окно, как есть, придется заколачивать фанерой — не ждать же от Анатолия, что он догадается его застеклить.

…

«Мартин, ну куда ты?..» — растерянно спросил Вик, давно потерявший направление.

— Не переживай, мы недалеко от дома. Сейчас лесом подойдем к деревне и пойдем искать женщину с огородом, заодно, надеюсь, она тебя покормит.

«А как же папа?..»

— Папа… сегодня хочет побыть один.

Это была ложь. Папа не хотел быть один. Папа был из тех, кто, впав в буйство начинал искать зрителей. Но оставлять Вика на это смотреть, подвергая его опасности Мартин не собирался.

Он остановился, скинул сумку на землю и сел рядом.

Ему очень хотелось поговорить с Виком. Чтобы он понял. Но Мартин никак не мог отыскать для него нужных слов. Не мог сказать, что ему больно видеть, как отец обращается с ним. Что он очень боится умереть, но не только потому, что тогда потеряет доставшиеся ему крохи жизни. Ведь если он умрет — Вик останется один, никто его не уведет от опасности, не накормит, не утешит и не научит дружить с собаками.

А еще Мартин очень хотел бы сказать, что у него хотя и есть странная, почти целиком состоящая из чужих воспоминаний память и удивительным образом возникшая собственная душа… он все еще не понимал, что за мир его окружает, и как в нем жить. Что он сам не взрослый, и что он отчаянно барахтается, порой бестолково и бессмысленно. И что ему тоже нужна помощь. Чтобы Вик не обижался, когда Мартин делает что-то не так — он очень старается.

Но Мартин молчал. Вик жил в мире, где люди были равнодушны друг к другу. Ему хватало чужой беспомощности.