Мы не твои. Том2

Море, да, я помню в детстве ездила на море с папой и мамой. Еще помню, что там мы с мамой покупали одинаковые красивые платья, а потом мне заплетали косички, много-много, и вплетали разноцветные пряди искусственных волос.

Еще я помню, что в детстве хотела стать врачом, поэтому в больнице мне комфортно. Правда, не лежать.

Мне хочется что-то делать, как-то помочь.

Я тут уже третий месяц. Мне сказали, что мне повезло, я вытащила счастливый билет.

Потому что машина, на которой я ехала несколько раз перевернулась, потом загорелась, но меня успели вытащить. А больше никто не выжил.

У меня была сломана нога, рука, поврежден позвоночник, и еще врачи диагностировали закрытую черепно-мозговую травму.

Я помню, что была в сознании сначала, и когда увидела врачей сразу сказала, чтобы сохранили ребенка, любой ценой. Сказала и потеряла сознание.

Я была без сознания долго, меня вводили в искусственную кому.

Уже когда я стала приходить в себя, понимать, что происходит вокруг, доктор сказал, что и я в рубашке родилась и малыш мой – везунчик, видимо, очень хочет появиться на свет.

- Малыш? Какой малыш?

- Твой малыш, ты у нас в интересном положении, детка. Забыла, что ли?

Забыла.

Именно.

Я ничего не помнила. Совсем.

Кто я? Откуда я? Куда я ехала? Кто был со мной в машине?

От кого я жду ребенка?

В какой-то момент я отчетливо поняла, что последнее что я помню их той, прошлой жизни – парк, где мы гуляем с папой и мамой, мне лет двенадцать, и я радуюсь, потому что мне подарили крутые наушники.

А потом…

Потом чистый лист. Ничего.

Знаю, что приходил следователь, мне задавали вопросы. Приходили какие-то люди, который думали, что они мои родственники.

Увы, оказалось, что все мимо.

При мне не было никаких документов. Меня вытащили, даже без сумки, и в карманах было пусто.

Моя любимая веселая медсестра как-то пошутила.

- Везет тебе, не помнишь ничего, можно начать жизнь с чистого листа. Я бы многое хотела не помнить. Не вспоминать никогда.

Почему-то, когда она сказала это у меня сжалось сердце. Показалось, что я раньше тоже вот так думала.

Хорошо бы потерять память.

Хорошо бы не вспоминать.

В реальность оказалось, что это очень плохо.

Первое время я силилась вспомнить, напрягалась. Потом у меня раскалывалась голова. Я тихонько плакала от боли.

Врач, который занимался мной, довольно молодой мужчина, запретил мне вспоминать. Сказал, что я делаю только хуже. Нужно просто расслабиться.

- Так бывает довольно часто. Память вернется. Она почти всегда возвращается, - сказал, и усмехнулся, словно и ему тоже хотелось что-то забыть.

Он был совсем некрасивый, на первый взгляд. С крупным носом, глубоко посаженными глазами. Олег Борисович. Некрасивый, но очень обаятельный, что-то в нем было такое… Моя любимая медсестра, Лёля, рассказывала, что он ловелас, что в него постоянно влюбляются и врачи-женщины, и сестры, и пациентки.

- Всё говорит, что женится, а сам гуляет и гуляет! Мне тоже предлагал. Но у меня был мой Вовка, а потом…

Она рассказала мне по секрету, что у нее был любимый парень, они собирались пожениться, она даже платье купила. А потом случайно застала его со своей лучшей подругой. Он уверял, что все вышло случайно, что ничего не было, что подруга все подстроила.

- Думал, что я совсем дурочка! Да даже если подстроила! Если бы он меня любил – не попал бы в такую историю!

Я видела, что Лёля нравится Олегу Борисовичу, и он тоже нравится ей, но…

- Кому нужен такой? Он тут со всеми. Не серьезный. Он на меня внимание обращает только потому, что я не...не даю. - фыркает забавно, закусывает губу.

Силюсь улыбнуться. Да уж... История.

Голова у меня уже почти не болит. И вставать я могу. Только не хочу. На улице зима давно, снегу намело. Мне нужно гулять, но опасно, гололед.

Лёля выводит меня постоять. На коляске мне выезжать не хочется.

Почему-то, когда я вижу человека на коляске мне становится очень грустно, что-то внутри дергает. Так бывает, когда болит зуб. Но только это не зуб, а сердце.

- Может, у тебя в семье кто-то был инвалид? Ой, прости, Олег сказал, не мучить тебя.

- Он уже Олег?

- Борисович.

Сначала я лежу в палате с двумя старушками. Одна тихая, спокойная, вторая вредная – все время брюзжит и все ей не так. Потом тихая умирает, а брюзга плачет, боится, говорит, что не хочет умирать.

- У меня правнучек родился, а я его еще не видела. Первый! Как же так, я помру, и не увижу? Нельзя!

- А вы не думайте о плохом. Все будет хорошо.

- Какая ты… святая простота. Почему тебя никто не ищет? Отец ребенка-то где? Или так, нагуляла от кого не знаю?

- Может и нагуляла, какая разница? Ребенок мой. А не ищет никто, значит не нужна никому, вот и все.

Стою у окна. Не плачу. Почти. Потому что, наверное, уже смирилась с тем что никто меня не ищет.

И отец малыша не ищет. Значит и правда нагуляла. Значит, не любил меня.

Наверное, если бы мой любимый пропал, я бы землю перевернула. Три пары железных сапог стоптала, три хлеба железных сгрызла бы, как в сказке. Но нашла.

- Ишь, воробушек скачет, расчирикались они. К оттепели.