Мы не навсегда

Никогда не относил себя к людям, которые радуются чужому несчастью. Осуждал, не понимал, зарекаясь когда-нибудь стать одним из них – бессердечных подлецов и моральных уродов. Но сегодняшняя новость, произнесенная тихим бесцветным голосом, вызвала в сердце позорную радость.

– Повтори, Мирон, – прошу я сухо, почти нависая над столом.

– Лену прооперировали, Марк Юрьевич. Ребёнка больше нет. Я разговаривал с лечащим врачом от вашего имени. Пришлось объяснить, где вы находитесь. В общем… Образ жизни вашей супруги неблагоприятно сказался на беременности.

– Мирон, это нормально, что я испытываю… облегчение?

Господи, мне стыдно за свои чувства. Я не имею права радоваться гибели нерожденного человека, но я и не господь, чтобы охранять эту жизнь любой ценой. Отец? Возможно… Но ответственность за сохранение беременности лежала на Лене. Она с этой задачей не справилась.

– Нормально. Мы же люди… А человек – существо грешное. Низменное, а не возвышенное и одухотворенное. Мы живем страстями, инстинктами… – многозначительно кивает он.

– Как она живет? Ей кто-нибудь помогает? – спрашиваю, испытывая к жене искреннее сочувствие.

– Мать к ней ходит. Подруга какая-то… – почесывает затылок Мирон.

– Значит, от голода не умрет. Поручи агентству подготовить документы на развод и раздел имущества, – вкладываю в голос всю твердость, на какую способен.

– Торопитесь, Марк Юрьевич, – качает головой Мирон Альбертович, виновато пряча взгляд. – Пусть она из больницы хотя бы выйдет.

– Я же не просил дать делу ход. Пока подготовьте. Возможно, я отсюда нескоро выйду… Так что вам придется заниматься разводом вместо меня.

– Не придется. Я в этом уверен. Кольцо вокруг концерна плавно, но сжимается. Недавно нашли избитого до полусмерти Борисенко. Помните врача, который пропал в день вашей аварии?

– Стоп! А это не может быть как-то связано? Может, и мою аварию подстроили? Хотя… Я ведь никак не связан с Павлом.

– Не думаю. Вернее, я уверен, что ваша авария – случайность. Марк Юрьевич, советую вам поторопиться. Скоро придет Софья Васильевна, вы должны быть на высоте.

– Иди ты к черту, Мирон, – прячу глаза, как невинная девственница. – Соня тоже обрадуется новости, потому что она…

– … живая. И хочет быть счастливой, – добавляет за меня Мирон.

Мне дают возможность принять душ и переодеться. За пятнадцать минут до прихода Сони конвоир отводит меня в преображенную до неузнаваемости подсобку. Когда-то в ней хранили хлам и старые бумаги, а теперь она сияет чистотой.

– Все для вас за ваши деньги, – неудачно шутит конвоир, присвистнув от развернувшейся взгляду картинки. Окно прикрывает дешевая хлопковая штора, возле стены покоится диван – небольшой, но судя по виду, новый, застеленный чистым постельным бельем. В углу поблескивает раковина, а за шторкой душевая кабина.

– Я просто в восторге, – протягиваю я. – Что здесь будет потом?

– Так руководство давно собиралось придумать что-то такое, – объясняет конвоир. – Вас, крутых и влиятельных, много… Нужно соответствовать.

Вхожу в «гостиничный номер» и опускаюсь на диван, борясь с затопившим волнением. Только бы она пришла… И ничего плохого больше не случилось.

Через минуту конвоир распахивает дверь и отходит в сторону, разглядывая Соню плотоядным взглядом. Хмыкает что-то нечленораздельное и оставляет нас одних.

– Привет, – шепчет она, смотря на меня во все глаза. – Ты… ты похудел.

– Здесь невкусно кормят, – шепчу, не разрывая зрительного контакта. Кажется, если отвернусь, мираж развеется и вернется отвратительная реальность – тюрьма, зловоние, мат и беспросветность…

– Я принесла еду, – смущенно говорит Соня. Проходит в глубь комнаты и выгружает из большой сумки контейнеры, коробки, баночки… – Папа Паша испек пироги с капустой, мама Галя котлет нажарила, я сварила борщ и суп, они здесь, вот в этой баночке. Ты сейчас поешь или…

– Сонь, я люблю тебя, – привлекаю ее к груди и жадно вдыхаю аромат кожи и волос. Задыхаюсь от чувств, не в силах справиться с их буйным потоком, захлебываюсь ими, а потом раскрываю в душе невидимый клапан, позволяя им плескаться внутри, как золотым рыбкам… – Очень люблю. Сразу тебя полюбил, как увидел, слышишь? Сразу… Когда обнаружил спящей на своих бедрах. Ты такая смешная была, помнишь? Колпак сполз на бок, волосы взъерошенные, ты…

– Марк… – всхлипывает она и целует мое лицо. Плачет, а я сцеловываю слезинки, как воду из целебного источника. Горькие, а мне они кажутся самыми сладкими на свете…

– Люблю. И никогда не опущу. Даже, если я останусь здесь надолго, я…

– И я тебя люблю, Барсов, – улыбается она. – Сразу влюбилась, как только ты меня поцеловал на крыше. Что теперь будет? – она доверчиво кладет голову на мое плечо.

– Ребенка больше нет. Мирон оформляет документы на развод, – мягко сжимаю ее плечи, разрываясь надвое от желания целовать и ласкать любимую женщину и… есть.

– Марк, я знаю. И мне стыдно радоваться горю Елены. Никакая женщина не заслуживает такой участи, – рассудительно произносит Соня. – Давай я покормлю тебя?

– Сонька, я хочу другого. Пожалуйста, не говори нет.