Мы не мафия, мы хуже

Боясь задеть раненое плечо, полз осторожно. Скоро лаз кончился. Атаман взял у Виктора фонарь и удивленно свистнул. Он был в маленькой комнатушке с сухим деревянным полом и обшитыми досками стенами. На деревянных нарах лежали два матраца. На них – два ватника. В изголовьях – подушки. Был небольшой столик и, что особенно поразило Виктора, телевизор, который, как потом объяснил дед, работал от автомобильного аккумулятора. Дед принес кастрюлю борща, полбуханки хлеба, шесть сваренных в мундире картофелин и банку огурцов. Усталые братья плотно поели и сразу легли. Дед, уходя, сказал, что если услышат стук, значит, во дворе кто-то чужой. И тогда пусть сидят тихо. Они сидели в этом убежище два дня. Смотрели телевизор, ели то, что приносил им Робинзон, который назвался Остапом. Дед не задавал вопросов и ничего не рассказывал. Утром он, увидев, как Степан кривится от боли, сказал, что вечером посмотрит рану. Степан весьма скептически отнесся к его словам, но промолчал. Виктор беспокоился о сыне и жене, вспоминал болезнь тещи. Но когда дед приходил, он первым делом сообщал о том, что вокруг постоянно рыщут милиционеры и солдаты. И еще какие-то две группы парней.

– Чую, не мильтоны, – сказал Робинзон. – А похоже, что вы им особо надобны. Но не потчевать они вас станут, а скорее всего, значится, прикончат.

– Странный ты дед, – сказал Виктор, – ни на кого не похож. И укрыл нас непонятно почему.

– Ну и что же, что не похож? – усмехнулся Робинзон. – Я за свою жизнь видал только пакости от людей. В лагерях, значится, был, там тоже – кто кого сгреб, тот того и шлеп. Вот и решил я не быть похожим на людишек. Благо, зараз деньгу маешь, живи где хошь и як хошь. Вот я и купил себе эту усадьбу. А в подвале схрон обнаружил. Месяцев пять в порядок туточки все приводил. Так что, значится, не видал никто. Ко мне особо никто и не хаживает, окромя пьяни. Я самогон гоню, ну и себе на хлебушек, значится, самогоном и приторговываю. Корова имеется. Молочком тоже деньгу зарабатываю. Тяжко одному. Но ночью вроде и полегче. Никому ничем не обязан, а что живой еще, значится, так Богу угодно.

– Веришь в Бога? – спросил тогда Атаман.

– А хрен его знает, – как-то лениво отмахнулся старик. – Може, есть, а може, и нема. Но крещусь, когда спать укладываюсь.

– Сколько же ты один живешь? – не удержался от вопроса Виктор.

– Так почитай усе время, – вздохнул старик. – В лагерях оттрубил восемнадцать безвыходно. Давали сначала десять, но я, значится, одного охранника, зверюга был, царствие ему небесное, – Робинзон перекрестился, – камушком по голове задолбал. Меня когда брали, его лагерные сотоварищи, охрана, значится, испинали всего. Смертным боем били, потому как я еще одному успел заточку в живот сунуть. Вот, значится, мне мужской интерес весь и отбили. Баба, она, конечно, не токмо для постели надобна, но какая согласится жить без этого дела…

– Как думаешь, – Атамана отвлек от воспоминаний шепот брата, – кто там?

– Нам-то что за дело? – недовольно прошипел Атаман. – Нам что красные, что зеленые, что белые – один хрен. Все нас ищут, – просипел он. Услышав скрип поднимавшегося корыта, Атаман направил пистолет в образовавшуюся щель.

– Не пульни сдуру, – произнес Робинзон. – Я это. Затем появился свет фонаря. Чиркнув зажигалкой, Атаман зажег свечу.

– Новости у меня, значится, неважные, – сказал, войдя, Робинзон и посмотрел на подавшегося к нему Виктора. – Видать, чует у тебя сердечко.

– Что? – Виктор схватил его за грудки. – Говори.

– Может, и провокация, – вздохнул старик, – но разговор ходит, будто бы сынка одного из тех, кого ищут, забрал кто-то.

– Кто говорит? – спросил Степан.

– Так у меня три мильтона были, они разговор меж собой вели – какие-то гады по деревням катают на мотоциклетах и в Магазинах говорят, что сына у одного украли. И, ежели брата отдаст, сына возвернут.

– Гады, – проскрипел зубами Виктор и дернулся к выходу.

– Стой, – выпустив пистолет, ухватил его за рукав Степан, – там менты. Они тебя с ходу повяжут. Надо думать, как на этих козлов выйти. Я им отдамся, Степку отпустят.

– Я на твоем месте, – сказал Робинзон, – такой уверенности не держал бы. Зачем им пацана отпущать? Это ж свидетель супротив их будет. Они и тебя того, – он провел ребром ладони по горлу, – и мальчишку, значится, того.

– Пойдем в милицию, – умоляюще проговорил Виктор. – Ведь они убьют Степку. Пойдем. Руки вверх! – выхватив пистолет и направив его на брата, заорал он.

– Это ты тоже зря затеял, – спокойно проговорил Робинзон. – Ведь они что придумали-то, чтоб, значится, он, – Робинзон кивнул на Степана, – им дался, а не милиции. Ну а ежели он в милицию попадет, то все одно твоему сыну каюк будет. Тебе, конечно, этот вопрос решать. – Он со вздохом потеребил бороденку.

– Стреляй его насмерть – и выбросим на улицу. Менты найдут, и те, кто сына твоего захватил, узнают. Но тебе от этого лучше не станет. Туточки надобно другие пути-выходы искать.

– Да ты понимаешь, дед! – крикнул Виктор. – Мой сын…