Мы начинаем в конце

Далее на двадцати страницах Уок рассказывал о своей жизни, и о жизни Стар, и о юном Винсенте, и о Марте Мэй. Сообщил, что болен, что стыдился своей болезни и боялся потерять работу. Об этой самой работе целую страницу разливался, прежде чем добрался до главного — до правды, от которой Дачесс выронила письмо, вскочила и заметалась по комнате.

Немного успокоившись, она собрала с полу листки и продолжила чтение. Уок писал о Винсенте; в жилах Дачесс течет его кровь, и ей не горевать надо, а гордиться. А мама — она всегда любила Винсента, сберегла любовь в тяжелейших обстоятельствах. Он страдал, и казнил себя, и мучил — сам себе не мог простить, что отнял детскую жизнь. Что не мешало ему обожать ее, Дачесс. Она и Робин — плоды нерушимой любви, крепчайшей из всех, о которых известно Уоку.

К письму прилагалась фотография — Уок на какой-то ржавой посудине, правда, со свеженькой надписью: «Рыбалка в Кейп-Хейвене». Вода за бортом отражает миниатюрную женскую фигурку, различима даже прическа — темные волосы до плеч. В руках Уока фотоаппарат, улыбка от уха до уха.

А еще была официальная бумага — завещание Винсента Кинга.

Позднее Долли объяснила: теперь Дачесс и Робину принадлежит прекрасный дом в Кейп-Хейвене. Винсент его отремонтировал — специально для них. Пока им ничего не нужно предпринимать, но однажды Дачесс сможет туда поехать, продать дом, если пожелает, или распорядиться им по-иному. Совсем недавно у Дачесс ничего не было, и вот есть недвижимость, и будущее, хоть еще и смутное, понемногу начинает прорисовываться.

Той ночью она лежала без сна, думала о прошлом: о том, что узнала, и о том, что постарается забыть. Она выжидала, зализывала раны; она возвращала прежнюю силу.

Наутро Дачесс сказала Долли, что теперь готова.

48

О близости городишки свидетельствовал скромный, без гербов и виньеток, дорожный указатель.

Оул-Крик. Совиный ручей.

Оказалось, у Долли в Рексбурге подруга. Они с Дачесс ехали всю ночь, а уж из Рексбурга Дачесс продолжила путь одна, автобусом. Долли спросила — может, составить ей компанию? Дачесс ответила отказом, но не забыла про спасибо.

Автобус был большой, серебристый с красным и синим. На нужной остановке Дачесс сгребла сумку, прошла между кресел и шагнула со ступенек. Вот она и в Вайоминге.

Водитель окликнул ее, пожелал доброго пути, закрыл дверь. Дачесс подняла голову. Из окон на нее смотрели — одни пристально, другие с улыбкой. Напоследок обдало запахом бензина, пахну́ло душным теплом работающего двигателя.

С того дня Дачесс притихла, взяла привычку смотреть по большей части себе под ноги.

Так она и шла — с опущенной головой; миновала отель «Кэпитол» и ряд магазинов — над каждым входом маркиза, вывески вроде «Керамика Лейси», «Антикварная лавка Олдона», «Цветочный магазин Прессли». Пафосные безделушки для тех, кому деньги некуда девать.

Позади осталась библиотека Карнеги. Солнце разбухло к вечеру, зависло над горным хребтом Бигхорн; между ним и Оул-Крик застыли валы холмистой равнины. После автобусной духоты Дачесс дышала глубоко, ходьбой пыталась размять ноющую спину. На автозаправочной станции, в идеально чистой уборной, она умылась и причесалась, спрятав волосы под шляпу.

У Дачесс была карта; пункт назначения очерчен кружочком, поглядеть — вроде недалеко. Пройдя менее мили, Дачесс увидела лужайку с опрятными домиками по периметру.

Поворот на другую улицу — и вот она на месте.

«Начальная школа муниципалитета Оул-Крик» — гласила надпись.

Приземистое здание, игровая площадка на территории слепит свежей белоснежной разметкой, кашпо фонтанируют цветами. Напротив школы — лужайка с древним дубом, напомнившим Дачесс кейп-хейвенское дерево желаний. Дачесс прошла к дубу, постояла под развесистыми ветвями, затем села на кучку опавших листьев. Взяла один листок, стала рассматривать его на просвет, упиваясь чистейшим оранжевым цветом.

В сумке у нее была бутылочка воды; Дачесс отпила немного — надо оставить на потом. Был еще шоколадный батончик, но она слишком нервничала — кусок не полез бы ей в горло.

Подъехала и остановилась первая машина, за ней — вторая. По большей части родители шли за своими детьми пешком.

Питера она увидела как-то вдруг, неожиданно. Джет рвался вперед, натягивал поводок. Питер улыбался всем без разбору.

Вот скатилась с крыльца первая стайка малышей; Дачесс прижала к сердцу обе ладони. Без нужды поправила шляпу, зачем-то перешнуровала кроссовку. Платье на ней было самое лучшее — желтое. Робинов любимый цвет.

Увидев брата, Дачесс едва не задохнулась.

Робин вытянулся, волосы у него теперь гораздо короче. Улыбка — чудесная и без подтекста. Не одно сердце разобьет, когда вырастет, — в этом можно не сомневаться.

Робина вела Люси, и видно было, как крепко вцепился он ей в ладонь. Вот они двое почти прошли аллею, вот Робин увидел Питера. Бросился к нему, оставив Люси. Питер сгреб его, подхватил, прижал к себе — Робин блаженно зажмурился. Объятия были взаимными, долгими.