Мы, монстры. Книга 2: Иные

Да, она хотела этого. Она ненавидит его глаза. Она ненавидит его, а глаза — особенно. Он использует их, чтобы сделать ее слабее, а она не может позволить себе слабости. Не имеет права. Она — Свет, она — Истина, она — Жизнь. Ей нужно устоять перед ним.

Она мечтала, что вырежет не только его лживые светящиеся звездами глаза — она вырежет его почерневшее и гнилое сердце. Бросит под ноги и растопчет одним шагом. Сотрет в порошок, развеет прах. Потому что ему давно пора обратиться в прах.

Она мечтала уничтожить его окончательно, изгнать даже из снов, чтоб ни следа ни осталось, ни воспоминания, ни отголоска, ни отблеска.

Она мечтала…

Да нет. Не о том она мечтала.

***

И оба не знали, как после одного из таких снов Ух’эр открыл глаза и отпустил руку Эйры.

— Вот! — гордо сказал он.

Оба сидели на огромной ветви яблони, брат и сестра, безумные младшие дети. Эйра болтала ногами.

— Это… ты? — спросила она. — Ты насылаешь на них такие сны?

— Хотел спросить у тебя то же самое, — с мелодичным смешком ответил Ух’эр. — Ты сделала что-то, что им снятся эти сны?

Эйра нахмурилась, потом покачала головой и широко-широко улыбнулась:

— Нам даже делать ничего не надо!

Визгливо расхохоталась, и Ух’эр — вместе с ней. Потом порывисто обняла его, резко отстранилась и сиганула с ветви на землю, оставив за собой сладкий цветочный аромат. Поскакала вдаль по тропе, как одна из ланей Тэхэ.

Ух’эр глядел ей вслед. Крутил в руках надкушенное яблоко. Глупая девка не смеялась бы так, знай она, что он выяснил главное: если ее убрать, Лаэф и Сорэн не прекратят изводить друг друга. Даже на расстоянии, даже во снах.

А так — они заняты друг другом. Осталось занять Заррэта и Тэхэ: оба слишком сильны в открытом бою. Схлестнуть бы их между собой… С малявкой Эйрой он справится сам.

О, он мечтал навсегда отправить ее в свое царство. Всех их — запереть там, в клетях, поставить на колени, заставить признать его главенство. Он — Смерть, в конце концов. Он — конец пути. Последенее предназначение.

Он мечтал…

И да, он мечтал именно об этом.

***

Они бросили якорь, когда Рихан поднялась на самую вершину небесного купола.

Море было тихим, и дорожка от нее тянулась вдаль темных вод, будто ночная хозяйка звала куда-то. Просто встань на дорожку, просто пойди. Ты же можешь!

Йен подождал, пока капитан, шатаясь от усталости, уберется в надстройку. Подошел к Нивену, уселся рядом и легонько толкнул в плечо. Тот спал по-человечески, опасений не внушал, но и просыпаться не спешил. Йен толкнул еще раз.

Нивен медленно сел, уставился внимательно, пристально, снова без выражения. И выглядел так, будто не спал вовсе, будто его не разбудили. Все та же серая безразличная статуя.

— Слушай, — заговорил Йен. — Ты ведь знаешь все эти легенды, да? Про Мертвых, про… — собрался с силами, потому что это имя давалось непросто. — Про Затхэ?

— Про Мертвых, — дернул плечом Нивен, продолжая пристально глядеть в глаза, — все знают.

— А я вот — нет. Расскажи, — попросил Йен. — Может, я что-то пойму тогда. Может, что-то…

Вспомню.

Он хотел сказать “вспомню”. Но не смог. Он — не вот эта штука с чихающим именем. Он — Шаайенн, младший принц Даара. Он был им всегда. Он будет им всегда. Что бы там ни говорили всякие глупые ведьмы, что бы там не лезло из него наружу, и сколько бы у этого, лезущего, ни было рогов.

— Что ты хочешь знать? — спросил Нивен, и Йен искренне удивился: эльф готов был говорить.

— Для начала что-то конкретнее, чем слово “Мертвые”.

— Богиня света — Сорэн, — принялся перечислять Нивен. — Бог тьмы — Лаэф. Начинали все войны. Подначивали младших. Завершили последнюю. Убили друг друга. Больше нет света и тьмы.

— Сейчас темно, — глубокомысленно отметил Йен.

— Нет добра и зла, — объяснил Нивен. — Всё серое.

— А младшие?

— Война, — сказал Нивен, — Охота. Любовь. Смерть.

— Был бог смерти? — выгнул бровь Йен. — И он умер?

Нивен неопределенно пожал плечами.

— Но это странно, — сказал Йен. — Он же бог смерти! Как можно убить бога смерти? Заставить жить что ли?

— Или сильно убить, — предположил Нивен. — Чтоб совсем.

***

“Ты смотри, — подумал Ух’эр. — Какие мы любознательные… Узнаю тебя, Затхэ. Твое недоверие, твою манеру придираться, искать во всем суть, а потом, найдя ее, обязательно попытаться высмеять… Последнему ты научился у меня...”

Ему было больно. Впервые за многие века — едва заметной иглой боль чувствовалась где-то там, где у людей было сердце, а у него — гниющий сгусток тумана.

Он не знал, почему.

Впрочем, он был из тех, кто врал всем, но не себе, потому довольно скоро разобрался с мнимым неведением. Ему было больно от слов “заставить жить”. Когда-то он жил, совсем немного, но по-настоящему. И с тех пор ему стало гораздо понятнее, как это, — умирать.

***

Нивен молчал, думая о своем, волны шептали колыбельную, и Йен, прислонившись к надстройке, понемногу засыпал. Сначала он все еще плыл на корабле. Потом — летел на виверне, но неспешно, над снежными вершинами, над бликующими снегами. И ветер что-то шептал…

Но нет: это были волны.

Он открыл было глаза, те сомкнулись вновь.