Мы, Мигель Мартинес

Вот оно что? Решил-таки на этот материал наложить лапу! А ничего, что этот материал, скорее всего, был мистификацией самого Тухачевского? Точнее, его кураторов?

— Понимаете, Лев Давыдович. Этот материал должен появиться на съезде — оригинал! Иначе никак! Это убойный компромат, но если не будет оригинала — это будет выстрел в молоко. Отобьется!

— Понимаю… Но…

— Я переправлю вам копию. Только мне нужен адрес надежного человека, не связанного с вами тут, или в любой другой стране, только не в СССР.

— Боитесь?

— Если меня назначат главредом, то будут смотреть за мной, серьезно следить. Я не могу так рисковать, товарищ Троцкий.

— Миша, вы получите связь. Обещаю.

На этой хорошей ноте мы и расстались. Токсин должен начать испаряться через пол часа. Как мне объяснили, полчаса контакта объекта с ядом — более чем достаточно. Именно поэтому я травил Троцкого в самый последний, третий день. На прощанье я подарил ему ручку. Паркер. Тот самый, что был у меня в первый день, а не ту, что была со спецсредством. Та отправилась на дно Мраморного моря.

10 апреля 1932 года Лев Давыдович Троцкий умер от пневмонии в госпитале Константинополя.

* * *

Из донесения Якова Михайловича Бодеско-Михали[4]

7 апреля состояние объекта наблюдения резко ухудшилось. В сопровождении жены, лечащего врача, сына и одного из охранников его отправили в Стамбул в госпиталь. В доме оставался только один охранник, было решено провести операцию по проникновению в жилище объекта с целью обнаружения его архива. Для нейтрализации охранника был применен усыпляющий газ, спецсредство Г-103. Переписка и интересующие руководство статьи были найдены и сфотографированы. Всего было сделано сто двадцать два кадра.

Известие о смерти Троцкого застало меня в Париже. Я как раз работал над статьей «В норе у зверя». Как-то пошла у меня зоологическая тема.

«Дом номер двадцать девять был обыкновенным, слегка закопченным домом боковой парижской магистрали. Нижний этаж занят автомобильной прокатной конторой и гаражом. Во втором этаже, на двери, несколько дощечек с надписями.

Позвонили. Высокий господин в пенсне, с прической ежиком, с седыми усами, скупо приоткрыл дверь. И спутник мой, слегка волнуясь, спросил:

— Не могли бы мы видеть его превосходительство русского генерала Миллера?

Секретарь ответил на хорошем французском языке:

— Его превосходительство генерал Миллер выехал из Парижа на пятнадцать дней.

— Мерси.

— Силь ву пле.»

Я только собирался описать, как мы с моим товарищем, французским репортером-фотографом решали, ждать ли приезда генерала, официального руководителя РОВСа, или поговорить с кем-то еще. Но тут услышал голос газетчика, выкрикивавшего новость о смерти Льва Давыдовича Троцкого. Я вышел и купил газету. Да, смерть казалась естественной, климат этого острова не слишком подходил покойничку, ветра, он часто ходил простуженным… А тут пневмония, которую никто лечить-то не умел без антибиотиков. И всё-таки на душе у меня было препогано. Не привык я людей убивать. И сам понимаю, что надо было его убрать, и всё-таки чувствовал себя паршиво. В таком настроении писать дальше не хотелось. Я зашёл в небольшое кафе, благо, располагалось оно недалеко от пансиона, в котором я остановился.

— Месье Жак, вам кофе, как всегда?

— Нет, Мишель, сегодня у меня не то настроение. Давай-ка мне арманьяк, надеюсь, поможет!

— Вы слышали новость? — тараторит Мишель, ставя на столике стакан с крепким напитком, который мне понравился куда как больше их широко известного коньяка, тоже бренди, только куда как ароматнее и немного крепче, если говорить, что он мне напоминает, так это крепкий марочный армянский коньяк, простите, бренди… Нет, нет, не «Арарат», что-то типа «Двин»…

— Вы слышали новость? Главный злодей-большевик умер! Говорят, страшная личность. Его даже из своей страны выгнали, настолько боялись! А он умер от банальной простуды! Как парижский клошар! Кто бы мог подумать?