Мы — из Солнечной системы

Скорость зависела только от толчка. Нельзя было часто перебирать ногами. Толкнулся и лети, лети, лети, вытянув носок, секунду, другую, третью. На лету выбирай, куда поставить ногу. Успеваешь вытянуть её или поджать — тогда прыжок получается короче или длиннее. Коснулся грунта, чуть присел, спружинил, и снова полёт.

Ким не сразу приноровился к ритму лётчика. Но тот сумел подчинить Кима, подтягивая его за руку. Внимание было напряжено, глаза искали точку опоры. И хорошо, что внимание было занято: меньше думалось о трагедии Альбани.

Вскоре открылось знакомое спортсменам второе дыхание. Ким почувствовал себя сильным, умелым, ловким. Мячиком отскакивал, птицей летел над камнями… Густочёрная тень человека летела за ним, рядом с ним. Догоняет, догоняет, сближается, тянет худую чёрную ногу, коснулась башмака… И новый взлёт. Ким ушёл кверху — тень отстала.

Даже приятно становилось от сознания собственной силы и лёгкости. Просачивалась откуда-то радость, всплывала изнутри, обходя тяжкий камень в груди.

— А ты нескверно идешь,— заметил летчик после получасового бега.— Спортсмен?

Ким рассказал о своих занятиях стоборьем. Говорить было нетрудно на бегу. Ведь каждый шаг продолжался три-четыре секунды.

— Вот и пригодилось,— одобрил летчик.— А то прилетают к нам на Луну молодцы, которые ходить разучились. Посидят на балконе в Селенограде и рассказывают, что побывали в космосе. А Луна, она, голубушка, за околицей начинается. Она слабеньких не жалует, её длинными ногами мерить надо.

«Да, это уже настоящий космос,— думал Ким, глядя на изъеденные метеоритами утесы.— Из окошка как-то иначе они выглядят, смиреннее».

— Не надувайся, не задерживай дыхания,— наставлял летчик.— Ровнее толкайся, без напряжения! Отдыхай в полёте!

В том и был секрет рекордов лунного марафона.

Здесь люди бежали с такой же скоростью, как на Земле, но делали в шесть раз меньше шагов и в шесть раз меньше усилий. Умелый успевал отдыхать на бегу.

Ещё через полчаса немногословный лётчик спросил:

— Объясни, что это вы говорили об историческом открытии.

Ким растолковал, что такое запись вещества.

— Нескверно,— согласился летчик.— И всякую пищу можно будет записывать так?

— Любую!

— Жарко́е? Свежие фрукты? Супы?

— И жарко́е, и фрукты, и супы, и даже мороженое.

— И аппараты можно записать? Телескоп? Лазер?

— Любой аппарат, лишь бы образчик имелся.

— И горючее?

— И горючее можно, но не имеет смысла. На килограмм горючего надо будет тратить килограмм воды. А вода сама по себе горючее.

— Килограмм на килограмм?

— Именно так.

— Можно записать двигатель и сделать его из воды? — Из воды, из любой другой жидкости.

— А если он не нужен, расплавить его и сделать телескоп?

— Можно.

— А когда телескоп не нужен, расплавить и сделать бифштексы?

— Можно.

— А человека можно записать и восстановить?

— Вот это, к сожалению, нельзя.— Ким рассказал про бездыханные копии пингвинов в Дар-Мааре.

— Жалко! — вздохнул летчик.— Это нужнее всего в космосе. Записался и лети куда-нибудь за тысячу световых лет. Жизнь коротка у человека, ограничивает полёты.

Весь этот разговор растянулся на добрый десяток километров. Обдумывая что-то своё, лётчик задавал вопросы с длинными паузами. Потом сказал со вздохом:

— Жалко, что нельзя человека записывать. Альбани это пригодилось бы. Ничего не поделаешь. Видимо, выполнил функцию.

Ким не стал расспрашивать, при чём тут функция: берёг силы. За вторым дыханием приходила вторая усталость. Они бежали часа четыре, даже на Луне многочасовой бег был утомителен. Четыре часа бежали вдогонку за Солнцем, уже перешли с лицевой стороны Луны на оборотную. Родная Земля зашла за спиной, утонула в кратере Гримальди. Да и Солнце, к сожалению, несмотря на все их усилия, тоже клонилось к горизонту. Край короны был уже подрезан горами, смоляные тени скал становились всё длиннее. И-за двумя людьми по пятам бежали длиннющие чёрные великаны с ногами-ходулями, головы их доставали до дальних гор.

— Дыши ровнее. Рраз, и-и-и, рраз!

Ким дышал. Он весь сосредоточился на дыхании.

Дышать, и ставить ноги, и пружинить! Дышать, ставить, пружинить! Сколько уже пройдено? Километров пятьдесят? А если скинуть со счёта извилины?

Хищные тени выбегали навстречу от каждого пригорка. Перед каждым холмом разливалась чёрная лужа метров на сто. Приходилось петлять, огибая озера чёрной туши. Летчик старался выбирать валы, холмы, седловины, но каждый обход удлинял их дорогу, приближал неизбежную победу ночи.

— Успеем? — спросил Ким.

— Поборемся,— ответил лётчик уклончиво.

Новые и новые горки с чёрными прудами выходили из-за крутого и близкого горизонта. Вот уже Солнце уселось на скалы.

— Не доберёмся!

— Хоть бы прямая видимость была,— вздохнул летчик.— Километров за тридцать нас по радио услышат.

— Вычтем тридцать километров,— подумал Ким.— Всё равно ещё сто с лишком.

Черноты становилось всё больше, тьма теснила свет. Летчик петлял, выбирая дорогу. Но вот поперек пути легла чёрная река: продолговатая низина была уже залита тенью. Пришлось пересекать тьму вброд.