Мы из Коршуна

Художник поинтересовался, о чем говорит русская девушка, и Минна перевела ее слова.

– Нет, у Максима Горького волосы были не очень длинные, – возразил итальянец. – Я хорошо помню его. Я его даже рисовал.

– Вы видели Горького? Разговаривали с ним?

Художник рассказал, как еще мальчиком он каждое лето приезжал на Капри к дяде – владельцу того самого отеля, который теперь принадлежал его сыну, и часто встречал Горького у моря и на улицах Капри. Уже тогда Торквиний увлекался живописью, и внешность Горького, резко отличавшаяся от всех, кого он видел, очень понравилась юному художнику.

Он вспомнил, как однажды поднялся на скалу, где сохранились развалины замка императора Тиберия, и долго стоял на площадке на самом краю обрыва. Здесь, по преданию, бросали в морскую пучину людей, неугодных императору. Далеко внизу пенились волны. Во время прибоя они яростно бросались на скалу, словно пытались разрушить это страшное место. Торквиний рассказал, как он присел тогда на камень, расставил самодельный мольберт и стал рисовать. Вдруг он почувствовал, что за его спиной кто-то стоит. Он оглянулся и увидел Максима Горького. «Очень хорошо», – сказал русский писатель на плохом итальянском языке.

– Я до сих пор помню задумчивое и печальное выражение его глаз, грустно опущенные усы и глубокие складки между бровями. Когда он ушел, я тут же, по горячему следу, принялся рисовать его. И знаете, очень удачно схватил лицо и фигуру. Этот рисунок, уже будучи взрослым, я подарил одному русскому, – закончил художник.

Чтобы лучше осмотреть Капри, обратно ехали другим путем. Около лестницы, что вела к отелю «Белый кот», стали прощаться с итальянцем.

– Подождите. Мы хотим оставить о себе память, – с улыбкой сказала Елена Николаевна и подозвала к себе Ваню.

Ваня мгновенно исчез и через несколько минут снова стоял перед итальянцем, протягивая ему упакованный в целлофан нарядный карандаш «Великан» почти полуметровой длины. Художник был растроган. Он поцеловал руку Елене Николаевне, обнял Ваню и Федора Алексеевича, пожал руки девушкам и пообещал на память о себе подарить картину, изображающую Капри.

18

Вечером на Капри приехали Марчеллини и сценарист Аоста. Они пригласили сибиряков ужинать в тратторию.

Прямой и толстый ствол пальмы прорезал потолок траттории, сплетенный из соломы и украшенный фонариками. Разместились за столиками в низкой, скудно освещенной комнате.

Между собой и Ваней Роберто Аоста оставил пустой стул, и русские поняли, что он предназначен участнику партизанского отряда, который должен был приехать. Как же изумились сибиряки, когда в дверях появился их знакомый, Торквиний Маклий.

Аоста вскочил, приветственно замахал рукой, указывая на стул возле себя. Улыбаясь и кивая головой, художник подошел к столу своей осторожной, нерешительной походкой.

– Знакомьтесь, Торквиний, с нашими гостями из Советского Союза, – сказал Роберто Аоста и, к удивлению своему, услышал в ответ, что они уже знакомы.

– Ах, Торквиний, Торквиний! Знали бы вы, что ради вас все мы пересекли Неаполитанский залив, – громко и весело заговорил Аоста.

– Из-за меня?

– Да, из-за вас, – подтвердил Марчеллини и рассказал художнику об отце Вани.

– Иван Лебедев… Лебедев Иван, – задумчиво повторил художник, пытаясь припомнить имена русских, с которыми свела его судьба в те трудные годы.

Нет, такого имени он не помнил. В их отряде Лебедева не было.

– Но я свяжусь с бывшими партизанами из других отрядов, – быстро добавил он, прикасаясь к плечу Вани. – Я завтра же это сделаю. Завтра же. Вы не огорчайтесь. Мы обязательно что-нибудь узнаем.

Художник рассказал о знаменитом партизанском отряде братьев Черви. Их было семеро: Эттон, Овидио, Агостино, Фердинандо, Альдо, Антеноре, Деминто. Отряд был грозой фашистов. В нем сражались русские, англичане, французы.

Фашисты выследили братьев Черви в их собственном доме. Партизаны сражались до последней минуты, до тех пор, пока фашисты не подожгли дом, и только после этого удалось им схватить братьев.

– А в этом отряде не мог быть мой отец? – взволнованно спросил Ваня.

– Нет, его там не было, – ответил Рамоло Марчеллини. – Я интересовался списком фамилий русских партизан в отряде братьев Черви.

Торквиний Маклий снова вспоминал свой отряд:

– Был у нас один русский – Степан Березкин. Молодой. Ростом низенький. Глаза синие-синие. Как попал к нам, не помню. Итальянский язык знал совсем плохо. Заговорит – мы смеемся. Веселый, общительный такой. Песни хорошо пел. Мы все любили русские песни. Вечером соберемся в избушке и слушаем, как поет под гитару наш Степан Березкин.

Как-то среди ночи поднял нас выстрел часового. Сигнал – значит, тревога. Были у нас тайные тропы, по которым мы могли уйти незамеченными. Прикрывать уходящий отряд добровольно остались пятеро. И среди них Степан Березкин. Через несколько дней мы нашли их трупы. Похоронили на открытом холме, в братской могиле: четверо итальянцев и среди них один русский, сложивший голову за общее дело…

За столом стало тихо.