Мы из блюза

На Высочайшее Имя Набокова Владимира Владимировича прошение

Ваше Императорское Величество!

Являясь страстным энтомологом-любителем, я, возможно, обладаю одной из самых внушительных коллекций бабочек во всей Империи. В то же время, не желая ограничивать свое увлечение единственно пустым собирательством, провожу различные изыскания, описывая виды населяющих наше Отечество бабочек, а также пути, коими виды этих насекомых изменяются с течением времени. Принимая во внимание, что парки Царского Села долгое время являются заповедными и притом весьма обширными, предвижу, что смогу встретить здесь немало достойных экземпляров, в том числе, возможно, сохранивших свойства изначальной породы, не претерпевшей изменения под влиянием хозяйственной деятельности человека. Полагаю совершить такое исследование к вящей пользе Отечества, в связи с чем испрашиваю Вашего Высочайшего дозволения на поиск и отлов бабочек в парках Царского Села.

Верный Вашего Императорского Величества подданный Владимир Набоков.

Дочитав составленный явно болеющим за свое дело человеком документ, царь передумал общаться с ним лично, заскучал и вновь погрузился в привычную апатию. Начертав резолюцию «Дозволяю. Николай», звонком вызвал секретаря и молча вернул прошение ему. Секретарь, в свою очередь, передал документ Владимиру и объяснил, где и как получить постоянный пропуск.

* * *

Едва сбежав от поймавшей кураж Татьяны Николаевны с которой сталось бы и четвертый час подряд молотить по клавишам рояля, я таки остограммился и с известной целью утвердился все на той же скамейке все в том же парке. И меня немедленно настиг еще один посетитель. Сперва я увидел над линией высоких кустов знакомый сачок и подумал: «Да ну, нафиг». Но через полминуты из-за кустов действительно вышел Володя Набоков, и я обрадовался ему как родному. Да он и стал мне в каком-то роде родным — пафосно выражаясь, товарищ по оружию, как-никак.

— У вас бабочек в роду не было? — спросил Володя, когда мы тепло поздоровались.

— Да, вроде, не припомню, — так же серьезно ответил я. — А что?

— До сих пор удачно ловить мне удавалось лишь бабочек, с людьми вечно что-то шло не так. Но вас я вычислил, разработал план — и исполнил весь, до последней точки, — и он поведал мне ковбойскую историю своего проникновения в дворцовый парк.

Я так хохотал, как давно не случалось.

— То есть, бабочки в парке…

— Едва ли чем-нибудь отличаются от тех, что я наловлю, скажем, в Стрельне, Сестрорецке или Выборге, — пожал плечами Набоков. — Но ловить я их, понятное дело, буду, хотя в октябре в наших широтах это не самое простое дело. Но мне дорога возможность время от времени встречаться с вами, Григорий Павлович. Боюсь показаться сентиментальным, но мне вас не хватало. Особенно после того, как я остался один, — тут он поведал историю своего нечаянного одиночества и почему, собственно, так вышло.

А я в который уже раз подумал, какой же мощный вирус всадил в нас — тех, кто родился и жил уже после Великой Отечественной, — коварный летающий дядька Сент-Экзюпери с его двумя основными постулатами «зорко лишь сердце» и «мы в ответе за тех, кого приручили». Потому что, когда узнал, что мой собеседник отстал от поезда, погнавшись за человеком, которого принял за меня, захотелось обнять этого нескладёныша и плакать вместе с ним. Но, подозреваю, Володя провернул свой могучий бабочковый троллинг с несколько иными целями. И я не ошибся.