Мы — это мы (СИ)

— Ступай, — произнес Дуглас, все так же не глядя на Хэла, — пусть Всемогущий пребудет с тобой и наставит на правильный путь.

«Телохранители» Хэла, окружив его плотным кольцом, начали пробираться сквозь толпу. Впрочем, люди расступались сами, чтобы не приведи Всемогущий, не оказаться на пути изгоя. Хэл вдруг вспомнил, что точно так же жители Вьена расступались перед Эдвардом, и слабая усмешка коснулась его искусанных губ.

В любом случае он был страшно благодарен кузнецу и его друзьям, несомненно, спасшим их с отцом от ужасной смерти. И надеялся, что они останутся рядом до самого последнего момента.

Пол как в воду глядел — и речи не зашло о том, чтобы Хэл зашел домой, собрался и прочее. В гробовом молчании процессия прошествовала через всю деревню и остановилась ровно у последнего дома. Хэл смутно вспомнил, что это дом самого кузнеца. Хороший дом, справный, с просторным, чистым двором.

Он удивился, что думает о каких-то посторонних, нелепых вещах в такой миг. Миг, когда жизнь круто поворачивает свое течение, а что там, за поворотом, никто не знает, быть может, смерть.

И все же в глубине души Хэл знал, что там не смерть. Она, конечно, придет рано или поздно, но случится это не в результате его сегодняшнего решения. Он не смог бы объяснить, откуда знает это, просто знал, и все.

Люди столпились за его спиной, словно их удерживала невидимая черта, пересечь которую мог только Хэл. Он еще раз крепко сжал ладонь отца, упорно глядя в сторону — понимал, что совсем расклеится, если увидит его слезы.

И решительно шагнул вперед.

***

Хэл шел через поле под ослепительным летним солнцем, вокруг волновалась трава, которую уже вполне можно было в очередной раз косить.

Да только он уже никогда не придет сюда ранним утром, не взмахнет косой, рассыпая брызги росы, не вдохнет неповторимый запах свежесрезанных стеблей. Быть может, это и случится с ним когда-нибудь, но не здесь. И наверняка не в ближайшие годы.

Хэл шел и плакал. Даже не заметил, как слезы начали струиться по щекам. Трава негромко шелестела, чуть сгибаясь под слабыми дуновениями ветра, потрескивали цикады. Но ни единый звук не доносился из-за спины, где осталась прежняя жизнь. Деревня провожала Хэла в полном молчании.

Ну хотя бы без проклятий.

Солнце сильно припекало, от утренней прохлады не осталось и следа. Хэл шел в одной рубашке и даже не думал о том, что будет делать, когда наступит вечер, что будет есть, где ночевать. Боль заполнила все его существо без остатка, и он желал сейчас только одного — дойти до леса, где его никто не увидит. Не упасть прямо посреди поля, на глазах у отца, который даже не сможет подбежать и помочь.

Потому что ему не позволят.

Всемогущий был к нему благосклонен. Достигнув края леса, Хэл прошел чуть дальше, чтобы его точно не было видно за деревьями, и рухнул на колени. Из груди рвались тяжкие стоны, он обхватил себя руками, словно смертельно раненный в живот, удерживающий руками собственные внутренности. Он так себя и чувствовал, как будто неведомый монстр выхватил зубами огромный кусок мироздания, и страшная рана обильно кровоточила.

Внезапно чьи-то руки обхватили его за плечи, и на миг вспыхнула дикая надежда — это отец, в деревне передумали, ему разрешат вернуться...

Но человек опустился на колени рядом с Хэлом, и он узнал высокие сапоги на шнуровке, коричневый плащ и черную косу, скользнувшую по бедру.

Эдвард не произнес ни слова, лишь сидел рядом, крепко обнимая Хэла за плечи, и тот заставил себя замолчать, сдержал рвущиеся из груди плач и вой.

— Эд... — прохрипел он, поднимая глаза на друга. Лицо Эдварда заметно дрогнуло, когда их взгляды встретились. — Это так... глупо... я думал, что готов и смогу все выдержать... а оказалось... что нет.

Эдвард сильнее стиснул пальцы.

— К такому никто не может быть готов. Ни один человек. Даже я не был готов, хотя мне с детства говорили, что будет именно так...

Он вдруг порывисто развернул Хэла и прижал лицом к своей груди. Тот вцепился в него, точно в последнюю надежду на спасение, и все-таки разрыдался, а Эдвард неловко гладил его по спине и говорил, говорил, совсем как прошлой ночью, взволнованно, прямо и откровенно:

— Все будет хорошо. Вот увидишь. Я слышал, что ты сказал там, перед всеми... я пошел следом... не смог удержаться. Хэл... спасибо тебе за те слова насчет нас. Никто никогда не делал для меня ничего подобного. Никогда. У тебя все будет замечательно, обещаю. Мы — это мы. Мы... это мы...

А Хэл все плакал и плакал, и по мере того, как иссякали слезы, наступало успокоение.

***

Солнце, взобравшись на самую высокую точку неба, застало их на пути в глубь леса.

Хэл машинально переставлял ноги, способность думать на время оставила его. Горе немного притупилось, однако любое движение мысли, любое воспоминание вновь наполняли влагой опухшие глаза. Как будто в голове забил неиссякаемый источник, и слезы текли по уже проложенному руслу.

Эдвард не пытался его утешить, просто был рядом, готовый поддержать в любую секунду. У знакомого забора он дернул за потайной шнурок и, распахнув калитку, впустил Хэла во двор.