Мы — это мы (СИ)

Но в этом году он, во-первых, регулярно бегал в лес к Эдварду, а во-вторых, прикладывал все силы, чтобы сохранить в тайне обучение чтению и письму. Книги, бумагу и чернила прятал на крохотном чердаке, среди всякого хлама — объяснить родителям, откуда у него такие дорогие вещи, не представлялось возможным. Чего доброго, еще решат, что он их украл.

Так что Хэл натягивал братнины обноски, громко заявлял, что идет в гости к друзьям, а сам, выйдя из дома, потихоньку поднимался на чердак по приставной лестнице. Печная труба проходила в самой его середине и грела очень неплохо; прислонившись к ней спиной, набросив на себя старые, погрызенные мышами одеяла, Хэл блаженствовал с книжкой до самой темноты.

Дни постепенно удлинялись, и в какой-то момент снежный покров начал незаметно проседать — окружающий мир словно бы вырастал из него, как дитя из пеленок. В деревне и на полях снег сошел быстрее, в лесу зима дольше отстаивала свои позиции, держалась за мир когтями цвета льда.

Но тепло неумолимо наступало, а вместе с ним и скорая посевная. Пол уже достал и привел в порядок плуг, каурую Лорку загодя начали кормить получше, прогуливали, чтобы набиралась сил.

Небо снова раскинулось от края и до края земли яркой синевой, ласточки стремительно разрезали ее серпами крыльев, вскрикивали пронзительно-летне.

В один из мягких теплых вечеров Хэл возвращался домой от Эдварда в самом лучшем расположении духа. Он далеко продвинулся в письме, а читал уже совершенно бегло и жадно, одну за другой глотал книги. Домашние ничего не нашли и не заподозрили, даже Майло, казалось, с приходом весны как-то помягчел нравом.

Будущее представлялось безоблачным, лес полнился шорохом, журчанием ручьев. С веток срывались капли, пробивая круглые дыры в ноздреватом, хрупком снеге, кое-где еще лежавшем на опавшей листве. Лес ожил и загомонил птичьими голосами; пернатые певуньи словно выпорхнули из осевших сугробов.

Хэл шел медленно, не пел, не играл на флейте, лишь тихо улыбался своим мыслям. Солнце почти село, киноварно-синие облака походили на конские гривы.

Крик он услышал за два дома от своего и сразу же узнал резкий голос Майло. Сердце дернулось, под ложечкой привычно завязался тугой узел.

Что опять случилось? Неужели — тут провалившееся было в живот сердце подпрыгнуло к горлу — его тайник на чердаке обнаружили? Но Майло не в состоянии туда забраться, а отец с матерью ничего ему бы не сказали, не переговорив сначала с младшими сыновьями. Во всяком случае, Хэл на это надеялся...

Рядом с домом крики различались особенно хорошо, и он невольно втянул голову в плечи, понимая, что сейчас половина деревни, затаив дыхание, прислушивается к скандалу. Чтобы на следующий день не оставить без пищи для сплетен другую половину.

Во всех окнах горел свет. Хэл обогнул растущую во дворе яблоню, и тут дверь домика с треском распахнулась, из нее буквально вылетел Себастьян и приземлился лицом прямо в размешанную сапогами грязь. Не заметив Хэла в сумерках, он медленно поднялся и повернулся к дому, вытирая лицо. Сине-серые глаза сверкали тихой яростью.

Клод уже два года как перешагнул рубеж совершеннолетия, мог бы жениться и жить своим домом, пятнадцатилетний Себастьян тоже считался взрослым. Последний год, не выдерживая нападок Майло, они порой хватали его и запирали в комнате — это родители разрешали, хоть и скрепя сердце. Видимо, им казалось, что малейшее применение грубой силы сведет старшего сына в могилу.

— Что случилось? — спросил Хэл, но Себастьян только бросил на него короткий, пристальный взгляд и ничего не ответил. Братья вообще не отличались разговорчивостью.

Полный отвратительных предчувствий, Хэл поднялся на крыльцо и на него словно налетел ураган.

— Это они, точно они! А ну живо признавайтесь! — орал, надсаживаясь, Майло, желтое лицо его раскраснелось. — Скромники такие, воды не замутят, а сами спят и видят, как бы ограбить собственную семью!

— Отец, мы ничего не брали, — у Клода была рассечена бровь, кровь капала на рубашку, но он словно бы не замечал Майло, обращался только к Полу, — ты мне веришь?

Пол нервно сжимал пальцы, позади него в кухне маячила дрожащая фигурка Изабеллы — она была напугана сильнее, чем мышь, застигнутая светом в амбаре.

— Я-то верю, сынок, — пробормотал Пол, не поднимая глаз, — но куда же пласт-то подевался?

У Хэла внутри все оборвалось. Казалось, сейчас сердце разорвет грудь, упадет на дощатый пол коридора, и последнее, что он увидит в жизни, будет его собственное сердце, судорожно брыжущее кровью ему на ноги.

Майло подскочил вплотную к Клоду — высокое, иссохшее тело повисло на костыле. Яростно сверкающие лазоревые глаза запали так глубоко, словно сломалось некое устройство, удерживавшее их на месте. Казалось, Майло смотрит со дна глубокой ямы.

— Хочешь сказать, что не собирался жениться на Тильке в будущем году? Отец, надо пойти и пошарить у Тэнсонов, он точно перетаскал весь пласт этой шмаре!

Клод стиснул кулаки. Он был ниже Майло, но шире его в плечах раза в два, грудь его судорожно вздымалась.