Мы есть Мир

Теперь — новая одежда. И ощущение второго рождения лишь усилилось, стоило лишь встать перед зеркалом. Те же черные штаны с кучей разгрузочных карманов, та же оливковая рубашка, даже запасные ботинки — близнецы агонизирующих в коридоре. Вместо рюкзака вот только городская сумка через плечо с минимальным набором внутри, но это поправимо. Зато в чехле на поясе — тот же мультитул, лишь каким-то чудом не потерянный в круговерти событий. В общем, совершенно тот же Лайнус бен Джар.

Но почему тогда никак не получается отойти от зеркала? Почему проходят минуты, а он все стоит, отчаянно вглядываясь в равнину амальгамы? И вроде можно сослаться, что нитка вылезла или рубашка не по размеру, нет — все выверено и подготовлено уже очень давно, на гипотетический случай вроде сегодняшнего. Придется признать — что-то изменилось. Что-то, чего не скроешь под одеждой и не спрячешь в сумку.

Лицо.

Новый шрам на щеке, уже стянувшийся, но еще красный, несколько седых волос, сверкающих на общем фоне темного обгоревшего ежика, бездонные мешки под глазами. И, конечно, сами глаза — матово блестящие из-за стойкой аутсайдерской мази, с черными точками остановленной а-катаракты, с красными пятнами лопнувших сосудов, это уже явно не человеческие глаза. Во всяком случае, не того человека, которого Лайнус привык видеть в зеркале.

В комнате стало чуть светлее. Лайнус повернул голову к двери. В проеме стояли два силуэта — повыше и пониже.

— Ли… — выдохнул мать, перешагивая порог. — Высокие градирни…

Будто споткнувшись, она рухнула на руки Лайнусу, уткнулась лицом в грудь и тихо заплакала. Лайнус обнял ее и поднял голову. Отец застыл на пороге, пойманный взглядом, но взял себя в руки и вошел в комнату, зачем-то прикрыв за собой дверь.

— Я решил, что Вики будет важнее увидеть сына, чем разбираться на станции. — Глядя в сторону, беспечно произнес он. Лайнус не отводил взгляда. Отец заметно нервничал — теребил карман белых штанов, будто перочинный нож искал. Поднял глаза, вздрогнул, натолкнувшись на взгляд сына, и вздохнул:

— Сын… — тихо сказал он. — Извини меня. Мы правда страшно волновались и, сложись ситуация как-то по-другому, я бы сам отправился в Пустошь на твои поиски. И уж явно не имел права так с тобой разговаривать, раз уж ты вернулся.

— Все в порядке. — Кивнул Лайнус. — Я видел и испытывал такое, что все твои крики после этого никаких эмоций во мне не вызывают. Так что не извиняйся. В какой-то степени я все это заслужил. Следовало хотя бы иногда и тебя слушаться.

Светило науки Луисвилля застыл как током пораженный. Даже мать удивленно подняла заплаканное лицо. Их можно понять — последний раз признание в собственной неправоте от своего сына они слышали… никогда.

— У меня впереди еще много работы. — Признался Лайнус. — Я уверился, что в Пустоши выжить невозможно без специальных приспособлений и учений. Я надеюсь, моя лаборатория еще находится на своем месте, и я смогу продолжить свою работу. У меня есть несколько идей, которые я хотел бы воплотить в жизнь… После некоторого отдыха.

— Все будет. — С облегчением кивнул отец. — Взамен у меня только она просьба. Если ты еще раз отправишься в Пустошь…

— Нет. — Отрезал Лайнус. Перевел взгляд на мать и повторил. — Нет!

— В каком смысле? — нахмурился отец.

— В самом прямом. — Лайнус отстранил мать и подошел к стулу, на который свалил свои обноски. Покопался в них и вытащил куртку Яс. — Для этого есть специально обученные люди. А мне там делать нечего.

— Значит, моя просьба снимается. — Кивнул отец и вышел. Мать постояла еще какое-то время, подошла, снова коротко обняла сына и исчезла.

Лайнус посмотрел на маленькую куртку в руках. Специально обученные люди. Да, действительно. Как ни крути, а у Лайнуса специального обучения не было и не будет. Жалкие крохи знаний, что когда-то удалось урвать у отрядов аутсайдеров, с которыми выходил в Пустошь первые несколько раз, против суровой природы — ничто. Умение хорошо стрелять, быстро и экономно двигаться, организовывать схроны и нычки… Да плевать хотела пустыня на подобные навыки.

Таких умных она проглатывала бы, не пережевывая, десятками в день, если б не силовой холм, прикрывающий муравьев. Даже аутсайдеры меньше чем по восемь не перемещаются. И тем понятнее их восхищение фигурой бен Джара — кто начинался как комедиант, дрожащий посреди обученной и вооруженной группы, превратился в агрессивную пустынную крысу, отправляющуюся во внешний мир в одиночку и возвращающуюся с добычей, рычащую и никого не подпускающую к своему куску мяса.

Но, как было сказано Яс, от крысы не осталось ничего. Гигантская раскаленная крысоловка сделала свое дело, недвусмысленно намекнув — крысы, да еще и одинокие, в Пустоши не выживают. Это место для людей. Специально обученных…

И лучше вовсе забыть обо всем этом и никогда не возвращаться ни к аутсайдерам, ни вовсе — к Куполу. Мать, отец, Институт — что еще нужно для спокойного продолжения жизни?