Мы даже смерти выше... Николай Майоровв

школьников, пробующих силы в поэтическом слове, он

пользовался всеобщим уважением: в его поэтическом хозяйстве

уже было свыше десятка тетрадей стихов. Тетради эти, с

любовью оформленные, в красочных обложках, целы до сих

пор, а тогда они ходили по рукам из класса в класс. Их читали и

перечитывали. Обложки к ним делал его одноклассник и друг

Коля Шеберстов, нередко и сам выступавший в качестве поэта

и, насколько мне известно, по сей день, будучи заметным

художником-графиком, пишущий, но почему-то так и не

печатающий своих стихов.

Уже в ту пору стихи Николая Майорова были не похожи на

вс то, что читалось на вечерах, публиковалось в стенной газете.

Ни в разговорах, ни тем более в стихах — своих и чужих — он

не переносил общих слов. Строки его всегда отличало раздумье.

Природный ум, постоянная дружба с книгой заметно

выделяли его среди сверстников. На учебные дела, которые,

кстати сказать, всегда шли отличнейшим образом, на жизнь он

смотрел по-взрослому серьзно. Это и притягивало к нему

многих, скрепляло крепкой и бескорыстной дружбой.

Писал он много и увлечнно. Но поэтом быть не собирался,

считая, что писателем может быть только человек по-

настоящему талантливый, такого ряда, к какому себя не

причислял.

И когда настало время выбирать вуз, пошл на

исторический факультет. К истории он всегда относился с

особым интересом и уважением.

Будучи в Москве, он не порывал с родной школой. В

стенной «Литгазете» вс так же появлялись его, только уже не

от руки написанные, а три или четыре стиха в газетных

вырезках из университетской многотиражки, литотдел которой

редактировал в ту пору «замечательный парень Виктор

Болховитинов».

42

Это «Часы», «В Михайловском», «Быль военная»,

написанные ещ до поступления в университет, летом 1937

года.

Часы

Я не знаю, час который.

Летний день уходит в дым.

Может, нам расстаться скоро,

Может, часик посидим?

Против озера большого

У смеющейся воды

Запом с тобою снова,

Что мы оба молоды.

Не гляди в часы. Не надо.

Я часам твоим не рад.

Ниагарским водопадом

Брызги времени летят.

И подумай — кто осудит?

Прогуляем до росы.

Может, бросим и забудем

Расставанье и часы?

С ветром ночь уже шепталась,

Падал с трав кристалл росы.

Но любовь не умещалась

Ни в слова и ни в часы.

В Михайловском

Смотреть в камин. Следить, как уголь

Стал незаметно потухать.

И слушать, как свирепо вьюга

Стучится в ставни.

И опять

Перебирать слова, как память,

И ставить слово на ребро

И негритянскими губами

Трепать гусиное перо.

Закрыть глаза, чтоб злей и резче

43

Вставали в памяти твоей

Стихи, пирушки, мир и вещи,

Портреты женщин и друзей,

Цветных обоев резкий скос,

Опустошнные бутылки,

И прядь ласкаемых волос

Забытой женщины, и ссылки,

И вс, чем жизнь ещ пестра,

Как жизнь восточного гарема.

…И досидеться до утра

Над недописанной поэмой.

Быль военная

Ночь склонилася над рожью,

Колос слепо ловит тьму.

Ветер тронул мелкой дрожью

Трав зелную кошму.

Тишина котнком бродит

От реки до дальних троп.

У соседки в огороде

Дремлет ласковый укроп.

Мой товарищ курит трубку,

Говорит не торопясь.

О боях, о жаркой рубке

Начинается рассказ.

Только вот глаза прикрою,

Память снова говорит.

Под днепровскою волною

Не один товарищ спит.

И пройди по всем курганам —

Бой кровавый не забыт,

И курганы носят раны

От снарядов и копыт.

Мы не раз за трубкой вспомним

Быль военную годов,

Как в упор в каменоломню

44

К нам тянулись семь штыков.

Как прорвались мы гранатой –

Вс снесли в огонь и дым.

Даже мост спиной горбатой

Встал в испуге на дыбы.

…Мой товарищ, мой ровесник,

Мой любимый побратим,

Этой славы, этой песни

Никому не отдадим.

Кстати, о печатанье стихов. При жизни Николай Майоров

напечатал не больше 4–5 стихотворений. Напечататься, выйти в

свет он никогда не старался, считая, что настоящие стихи, если

они будут, — впереди.

Требовательный к себе, он не искал лгкого успеха. А уж в

ту пору его стихи были на редкость зрелыми, крепкими,

выгодно отличались от «поэтической продукции» сверстников.

Помнится, году в 38-м в наших местах (а жили мы на

окраине Иванова) разбился самолт. Весь личный состав погиб.

На другой день на зелном Успенском кладбище состоялись

похороны. В суровом молчании на холодный горький песок

первой в нашей мальчишеской жизни братской могилы военные

лтчики возложили срезанные ударом о землю винты самолта.

А вечером Коля читал свои стихи, которые, помнится,

заканчивались строфой:

Вот если б все с такою жаждой жили,

Чтоб на могилу им взамен плиты

Их инструмент разбитый положили

И лишь потом поставили цветы…

Событие это оставило в его душе неизгладимый след.

Чуткий и отзывчивый к людям, он превыше всего ставил в

человеке мужество и прямоту. Тема бесстрашия, гуманизма,

преданности делу навсегда осталась для него ведущей.

Стихи о памятнике, как и многие другие, опубликованы не

были. Несмотря на дружеские советы, автор в редакцию их не

отнс.

45

— О жизни и смерти – это очень трудно… Надо так

написать, как я не могу, – горячо доказывал он.

На традиционные встречи с бывшими воспитанниками 33-й

школы в дни зимних и летних каникул он приезжал буквально

набитый стихами. К тому времени, с 39-го года. Коля Майоров