Мы Бреннаны

В субботу утром Санди ехала в «Джипе» брата – они решили днем забрать Молли, поскольку Тереза дежурила в больнице. Говоря откровенно, Санди избегала свою невестку и была слегка зла на нее. Всякий раз Денни приходилось вечерами мотаться с Молли через весь город или даже не видеть ее целый день, и сам собой напрашивался вопрос: как могла Тереза довести свою семью до такого состояния?

Тереза и Молли ждали ее у входа: Тереза в розовой медицинской униформе, Молли в футболке с надписью «Девочки тоже играют в футбол» и клубной курточке «Бомбардиров».

Санди улыбнулась ей.

– Знаешь, а твой папа был звездой футбола в школе.

– Я знаю. И я буду. Правда, мамочка?

Тереза погладила длинные волосы дочери.

– Ты можешь стать кем захочешь, малышка.

Усадив Молли в «Джип» и закрыв дверцу, Санди повернулась к Терезе и произнесла почти шепотом:

– Когда вы с Денни собираетесь разобраться в ваших отношениях?

– Ты лучше спроси об этом своего брата.

– Что бы между вами ни случилось, – Санди махнула рукой в сторону дома Анджи, – так вы ничего не решите.

Тереза скрестила на груди руки.

– А Денни рассказал тебе, что Молли была дома, когда ваш отец въехал в стойку в гараже? Она его сразу после этого увидела – он себя не помнил и был весь в крови. А потом Шейн принялся биться головой о стену.

Санди вздрогнула. Шейн вел себя так, когда совсем выходил из себя, и в такие моменты он ничего не мог с собой поделать. Для пятилетней девочки это слишком тяжелое зрелище!

– Ей стали сниться кошмары про то, как они оба умирают, – продолжала Тереза. – Ночью она прибегала к нам в спальню вся в слезах. Боялась уходить в школу, пока не убедится, что кто-то остается дома с твоим отцом.

Ни о чем таком Денни даже не обмолвился. У Санди резануло в груди, стоило лишь представить, как рыдала ее племянница от страха, что с ее семьей может что-то случиться.

– Тереза, прости, мне так жаль!

Тереза оглянулась на Молли, листавшую на заднем сиденье книжку с картинками.

– Я не хотела уезжать. Но я должна о ней заботиться. У Анжи спокойно. Мы с Денни не все время ругаемся, и кошмары по ночам прекратились.

– Что Денни говорит обо всем этом?

– Ничего. – Тереза пожала плечами. – Только повторяет, что после грандиозного открытия паба все наладится. А со мной он особенно не разговаривает.

И только тут до Санди дошло, что Денни, наверное, был прав: его финансовое положение было хуже, чем думали остальные члены семьи. Теперь его поведение обрело смысл. Быстро сменяющиеся бухгалтеры, расхождения в банковских счетах, его уклончивые ответы на вопросы по бухгалтерии. Ему не нужно было, чтобы кто-то знал, до чего он довел свой бизнес, и чтобы родные потеряли веру в него. Он безрассудно скрывал свои промахи от Терезы, и это лишь отдаляло ее от него.

Санди в этом разбиралась, и не раз на своем опыте убеждалась, как страшны последствия сокрытия постыдных тайн от людей, которые значат для тебя больше всего.

* * *

В тот вечер она шла в одиночестве встречать Шейна после смены, потому что Джеки записался на курсы живописи в Перчейзе. В семье не очень-то поощряли его увлечение живописью, но она обожала его работы. Как он ловил движение и свет в своих портретах и пейзажах! Мягкие видимые мазки кисти и тонкие касания, которые создавали атмосферу таинственности. Она чувствовала, сколько всего скрыто под поверхностным слоем – совсем как у самого Джеки.

Шейну было вполне по силам одному добраться до дома пешком, но как же много для него значило, когда Санди приходила за ним! Он бросался к ней, охваченный возбуждением и облегчением, словно все еще не до конца верил, что она придет. Тогда-то чувство вины ливнем обрушивалось на нее. Долгое время она была тем человеком, на которого Шейн больше всего полагался в этом мире, – и вдруг однажды она пропала.

Тереза была права: для Молли нет ничего хорошего в том, чтобы переживать за каждого члена их семьи. Санди сама с избытком напереживалась, пока росла. Теперь она понимала, почему Тереза уехала: прежде всего ее заботила дочь. Когда бы Молли ни обратилась к матери за помощью в самое отчаянное для себя время, Тереза всегда раскрывает ей объятия и убеждает, что все наладится.

Мать Санди была совсем не такой. Она всегда была меланхоличной, и пока Санди росла, семье приходилось бдительно следить за уровнем шума, дабы не вызвать у Мавры какую-нибудь «боль, от которой голова раскалывается». Ее изводила бессонница. У нее болели суставы, а когда не они, так – спина. Мавра все реже и реже выходила из дома, предпочитая сидеть за кухонным столом. Как-то раз, когда Санди предложила обратиться к врачу, мать ответила, что скорее нагишом пробежится по улицам Вест-Манора: «У тебя с головой все в порядке? Какая, к дьяволу, польза от врача для моих ноющих суставов?» Когда Мавре поставили диагноз рак груди, какая-то часть в душе матери, казалось, ощутила извращенное удовольствие, словно бы это послужило уроком тем, кто вечно с сомнением относился к ее страхам.