Музыка сфер

Александр, заикаясь, назвал себя и уронил карточку с приглашением. Он нагнулся поднять ее, снова уронил, и к тому времени, когда он наконец выпрямился, улыбка человека со шрамом перешла в почти презрительную усмешку.

Прихожая, в которую он вошел, была внушительной и знобящей. Над черно-белыми плитками пола поднимались величественные мраморные колонны, которые поддерживали широкую галерею, опоясывающую весь второй этаж. Без какой-либо мебели, со сводчатыми потолками, откликавшимися эхом на каждый его шаг, большой дом напоминал труп, изможденное тело, лишенное жизни. И Александр, следуя за человеком со шрамом по полукружию лестницы, вновь впал в ужас при мысли, что пригласившие его владельцы дома и их гости будут говорить на своем языке. Прежде он неплохо владел французским, необходимым в его странствованиях, но теперь? Мысль о дерзости, с какой он посмел напроситься на это приглашение, совсем его подавила. Содрогаясь от дурных предчувствий, он проследовал за своим суровым проводником в большую гостиную, где его в равной мере ошеломили и сияние пылающих свечей, и множество обернувшихся к нему любопытствующих лиц.

Почти сразу же какая-то женщина отделилась от толпы и направилась к нему. Она остановилась и что-то быстро, почти резко сказала человеку со шрамом, и вот она уже стоит перед Александром, кладет тонкие белые пальцы на его локоть и говорит мелодичным грудным голосом:

— Дорогой мосье Уилмот! Так это вы прислали мне такую милую, прелестную игрушку! Видите ли, я мадам де Монпелье.

Александр, обычно боявшийся красивых женщин, был сразу покорен. Такая молодая, грациозная в каждом движении, в каждом жесте! Светлые напудренные волосы по-модному коротко острижены и увенчаны изящным головным убором из перьев, колыхавшимся, когда она двигалась. Облегающее платье из легкого бледно-зеленого шелка, длинные кремовые перчатки выше локтя. Ее нежную шею украшала единственная жемчужная нить.

Александр оторвал взгляд от ее лица, перевел его туда, куда она указывала, и увидел, что его маленькую модель Юпитера с четырьмя лунами она поставила на столик сандалового дерева рядом с ними. После посещения мастерской Персиваля три дня назад Александр до глубокой ночи засиживался, чтобы завершить эту миниатюрную модель, движимую часовым механизмом. Дэниэль встревоженно приносил ему чашку за чашкой душистого кофе, чтобы он не уснул за работой, а подушечки его пальцев от полировки были натерты чуть не до крови, и глаза у него разбаливались от усилий достичь совершенства. Но теперь модель выглядела безупречной даже на его собственный взыскательный взгляд.

Наконец он сказал на родном языке хозяйки дома:

— Самое меньшее, чего вы заслуживаете, мадам. Я наслышан о вашей репутации и репутации ваших друзей как наблюдателей небес и хотел принести дань моего уважения. Язык мой слаб, перо еще слабее, вот я и решил прислать вам эту маленькую игрушку в надежде, что она вас позабавит.

— Так скромно! — сказала она, а ее карие глаза танцевал и под изогнутыми выразительными бровями. — Столь скромный и все же такой красноречивый, такой все знающий и умеющий! — Она наклонилась над моделью и повернула ключик, который по просьбе Александра изготовил Персиваль. Четыре луны — Ио, Европа, Ганимед и Каллисто — закружили вокруг своей родительской планеты в медленном эллиптическом танце. — Да, эта игрушка, как вы ее назвали, радовала меня часами, и моего брата Гая тоже. Понимаете, иногда мы называем моего брата Ганиме-дом в честь ярчайшей из лун Юпитера. А он называет меня Ио, возлюбленной Зевса… Неужели вы это знали и потому сделали эту модель? И мы вместе забавлялись, намечая капризные пути наших маленьких лун, таких близких друг другу, но обреченных судьбой никогда не встречаться… — Она умолкла (ее глаза на мгновение показались Александру слишком блестящими), а затем продолжала: — Мне кажется, вы слишком скромны, мосье Уилмот, во всем, что касается ваших талантов. В своем письме вы упомянули, что тоже ищите исчезнувшую планету Тициуса. Скажите мне, молю вас, насколько вы продвинулись?

Их окружили другие гости, но Александру в эту минуту они представлялись бесплотными, эфемерными.

— Мадам, — сказал он, — как и многие другие, я некоторое время изучал вычисления Тициуса. Я был далеко от Англии, когда Гершель совершил свое великое открытие. Но никогда не забуду, что я почувствовал, едва по возвращении узнал, что его новая планета оказалась именно там, где, по предсказанию Тициуса, ее и следовало искать.

— И что вы почувствовали, мосье Уилмот? — спросила она негромко.

— Я не мог спать, — ответил он просто, — не мог думать ни о чем другом. Весь день я сидел над своими выкладками и ночь за ночью смотрел в небо, ища исчезнувшую планету.

— Да, — прошептала мадам де Монпелье. — Селену.

— Селену? — Он растерялся, подумав, что она говорит о луне. Но она поглядела на него с улыбкой и объяснила: