Музыка сфер

— Да. Да, очень помогло, благодарю тебя.

Он купил Дэниэля, когда торговое судно, на котором он служил штурманом, девять лет назад зашло в гавань Маврикия на длинном пути к Индиям. Карьера Александра тогда уже клонилась к закату, иначе он не нанялся бы на этот более чем непотребный корабль.

В гавани Порт-Луиса они задержались на несколько дней для починок. Большинство команды коротало время, напиваясь до бесчувствия под жарким солнцем. Александр, изнемогая от скуки, забрел на рынок и там он увидел мальчика, не старше семивосьми лет и маленького для своего возраста. Его, несомненно, били, морили голодом и подвергали другим насилиям. Александр испытал что-то вроде гнева, который придал ему мужество. Он свирепо торговался с хозяином мальчика и купил его за несколько монет. В том, что офицеры на судах вроде этого обзаводились личными рабами, ничего необычного не было. И Дэниэль стал рабом Александра, хотя он предпочитал называть его слугой. Мало-помалу мальчик научился доверять ему, и его раны зажили.

Мальчик был красив — смуглая кожа, темные широко посаженные глаза, все еще до конца не утратившие доверия к людям. Как просто было бы предать это доверие! Александр мог бы неплохо подзаработать, еженощно продавая его во время долгого обратного плавания в штилевую погоду, когда ветры не задували, чтобы наполнить их паруса, а вверху с ясных теплых небес им сияли Южный Крест и указывающие на него Альфа и Бета Центавра, напоминая им, что они тут чужие, выговаривая им за медлительность. Моряки, изнывая от скуки и безделья, предавались под насмешливыми звездами многим животным гнусностям. Но Александр оберегал Дэниэля от них, сытно кормил его, накладывал мазь на его болячки, учил его началам грамоты и математики и наглядно объяснял ему чудеса неба. К своему удовольствию он нашел в мальчике способного и любознательного ученика, и когда плаваниям Александра пришел конец, Дэниэль остался с ним.

К решению расстаться с морем Александра в конце концов понудил не только артрит, уже начавший глубоко въедаться в его кости, но и — что было даже еще более серьезно — порча зрения. Для старых судов, на которых он плавал, навигаторское искусство все еще опиралось на положение Солнца. Александр как мог оберегал глаза, неизменно пользовался астролябией, определяя положение Солнца в зените, и все-таки начал слепнуть на правый глаз. Воспользоваться левым значило бы, что и этот глаз неизбежно стал бы таким же незрячим, молочно-белым, как и правый, и потому Александру пришлось смириться с тем, что его морская карьера завершилась.

Когда-то, прежде чем заняться навигацией, он успешно изучал музыку. И, уйдя на покой, решил стать учителем музыки и органистом и на эти скудные заработки смог поселиться в одном из деревянных оштукатуренных домиков возле церкви, где играл во время служб и настраивал колокола. Дэниэль жил с ним, его слуга и дорогой его сердцу друг.

Теперь Дэниэль опять протянул руку за сосудом, но Александр, заметив, что мальчик падает от усталости, остановил его, ласково сказав:

— Нет, мой милый. Не надо. Ты устал. Ложись спать, остальное предоставь мне.

Дэниэль наклонил голову и молча убрал сосуд. Александр следил, как Дэниэль выкатывает из-под его, Александра, кровати свое низенькое ложе на колесиках в угол, готовясь ко сну, и внезапно понял, что на несколько драгоценных секунд совсем забыл про своего брата Джонатана.

«Возлюбленный мой принадлежит мне, а я ему, он пасет между лилиями,
Доколе день дышит прохладою, и убегают тени».

VIII

Нельзя надеяться, что обстоятельства касательно состояния Франции станут благоприятнее, нежели теперь. Огромное преимущество незамедлительного действия должно быть очевидным, причем любой ценой действия наступательного.

Переписка министерства иностранных дел Лорд Гренвиль Идену (Лето 1795)

Рано на следующее утро Джонатан Эбси, крепясь против солнечного света, прошел пешком от Брюер-стрит по Хеймаркету и мимо Кингс-мьюз до Уайтхолла. Шагая по таким знакомым улицам, он все больше убеждался, что никогда еще не видел Лондона в столь боевой готовности. Солдаты из Тауэра и из казарм при Сент-Джеймском дворце попадались ему на глаза повсюду, придавая широко обсуждаемой возможности вторжения дополнительную реальность. А на плацу перед казармой конной гвардии выстроился батальон пехотинцев, чьи ало-белые мундиры выглядели особенно ярко на фоне классически серого каменного фасада. Перед строем медленно проезжали офицеры на прекрасных конях. Джонатан остановился, глядя на них, пока не раздалась команда, и солдаты не замаршировали в слепящем солнечном свете в сторону Сториз-Гейт и Вестминстера.