Мужей много не бывает

— Тетя Белла, ты проколешь мне уши? — спрашивает Фрейя. Она смотрела «Бриолин» раз пятьдесят и определенно отождествляет себя с Оливией Ньютон-Джон.

— Нет, — хором отвечаем мы с Амели. Звенит дверной звонок.

— Поставь, пожалуйста, пиццу в духовку — она, наверное, уже оттаяла, — прошу я Амели.

Дети уже копаются в DVD-дисках и спорят, что они будут смотреть: «Шрека» или «Лапочку». Амели направляется в кухню, а я иду открывать дверь Лауре и Эдди.

Они появляются с таким же шумом и суматохой, как до этого Амели с детьми. Эдди успевает отдать решающий голос в пользу «Шрека». Фрейя выглядит расстроенной, но снова приходит в хорошее расположение духа, когда я говорю, что у них будет время посмотреть оба фильма. Амели и Лаура смотрят на меня как на сумасшедшую. Похоже, я разрушила их стратегические планы, нацеленные на то, чтобы запихнуть своих отпрысков в постель даже раньше десяти часов вечера. В ответ на их нерешительные возражения я только пожимаю плечами — я отлично знаю, что после пары бокалов вина деспотического пыла у них поубавится.

Через пятнадцать минут дети надежно локализованы перед телевизором, пицца почти готова, а вино уже начало действовать на наши мозговые клетки. Мы перемещаемся в кухню и располагаемся у узкого стола-стойки. При встрече с Амели мне всегда хочется сразу спросить, как у нее дела.

— Амели, как у тебя дела? — Я склоняю голову набок. Я вычитала в журнале, что такое положение головы располагает собеседника к откровенности.

— Ну, ты же знаешь. — Амели смотрит на купленную мной коробку конфет. Швейцарские — стоят кучу денег, но стоят этих денег. — Может, откроем их до пиццы? Или лучше не надо? Нельзя ведь есть сладкое перед едой.

— Моей мамы здесь нет, — смеется Лаура. — Никто нас не выдаст.

Амели открывает коробку и кладет в рот конфету. Я жду, когда она ответит на мой вопрос, но она поворачивается к Лауре и говорит:

— Ты замечательно выглядишь.

У меня еще не было возможности подробно рассмотреть Лауру — все мое внимание было поглощено детьми и Амели, — но Амели права: Лаура выглядит великолепно. На самом деле великолепно, а не на уровне новой футболки, которую нужно оценить. Она спокойная и улыбчивая. Ее чисто вымытые блестящие волосы не стянуты в хвост, и рассыпавшимся по плечам локонам позволено беззастенчиво хвастаться своей красотой и силой. На ней другая футболка — розовая, с растительным рисунком, очень стильная, но не вызывающая. И я вижу, что вдобавок ко внешним изменениям с ней произошли изменения внутренние: она вся просто светится.

— Я кое с кем познакомилась.

— Правда? — В одном слове мы с Амели умудряемся выразить одновременно радость и недоверие.

— Где? — спрашиваю я. — В детском саду? Я его знаю?

Лаура хитро улыбается. Ей нравится наше внимание.

— Я встретила его в понедельник, после того как мы с тобой расстались.

— Ты встретила его в понедельник, а рассказала мне об этом только сегодня, в пятницу?! — Я слегка оскорблена. Учитывая, что иногда она звонит мне, чтобы обсудить новую марку стирального порошка, я не могу понять, почему она так долго молчала о столь значительном событии.

— Я хотела при этом видеть твое лицо и… ну, ничего пока не ясно.

— Рассказывай, — говорит Амели. Она садится на стоящий возле стойки высокий табурет и, приглашая Лауру, хлопает по соседнему.

— Ну, во-первых, сейчас я в это почти уже не верю — я поначалу и не заметила, какой он классный. Я услышала, как он играет в метро…

— Так он уличный музыкант! — с искренним изумлением восклицаю я.

— Да. А что? — враз насторожившись, спрашивает Лаура. Очевидно, она подозревает, что ничего хорошего по этому поводу я сказать не могу. По ее лицу ясно видно, что она бы не советовала мне вбухивать деготь в ее бочку меда. — Когда я его увидела, его как раз сгоняли с того места, где он работал.

— У него что, нет даже разрешения? — Я что, это сказала? Я не хотела.

— На самом деле это не настоящая его работа. Он двойник Элвиса, трибьют-исполнитель, — заявляет Лаура с таким видом, будто «двойник Элвиса» звучит солиднее, чем «канцлер казначейства».

Мне становится нехорошо. Что может быть хуже? Я хочу сказать Лауре, что трибьют-исполнители никогда не претендуют ни на что иное. Я не принимаю самой идеи: если уж ты решил стать эстрадным артистом, зачем идти в подражатели? Почему нельзя быть собой? Найти свой стиль? В своем воображении я вижу, как Лаура сидит за столиком в дешевом клубе, в окружении алкоголиков, бездельников и прочих ничтожеств, и потягивает «Блу-Нан» из стакана, а ее мужчина в это время втискивается в костюм с блестками (гримерка там — это просто отгороженный занавеской угол). Все свое неодобрение я вкладываю в разочарованное бормотание:

— Лучше бы он был банковским менеджером. Лаура обиженно смотрит на меня.

— Извини, я больше не буду перебивать. Рассказывай дальше.

— Потом я села в вагон и вдруг поняла, что он сидит рядом со мной. Мы разговорились. У него очень красивая улыбка.

— О чем вы говорили?

— О «Маленьком доме в прериях».

— Что?

— А когда мы сошли с поезда, он меня поцеловал.