МутаХамис

Танта оказалась большим городом, полным людей и машин. На Николая она произвела то же, что и Каир, впечатление скучной некрасивости и бедности. На центральной улице ряды грубо оштукатуренных домов разрезались «щелями» перпендикулярных улиц. Эти идеально прямые улицы-щели тянулись до бесконечности и были совершенно безлюдны: до самого горизонта виднелись лишь кучи мусора. Пойдя по улице-щели, свернув раз-другой, Николай оказался на людной улочке-рынке. Пробравшись мимо телег, запряжённых лошадьми и древних грузовичков, он двинулся по длинному проходу между прилавков. Перекрёстно свисающие тенты лавок, напоминали паруса. Дым от жаровен, окутывая их, делал улицу похожей на палубу старинного фрегата в разгар морского сражения. Николай вышел из морского боя на обычный городской перекресток. Здесь, словно жертвы сражения, посреди тротуаров на крюках висели кровавые ребристые туши. Пройдя туши, Николай оказался в районе, где торгуют унитазами, пройдя его, он попал в район свадебных платьев. Так он безуспешно искал душу города, пока, наконец, не вышел к большой мечети некрасивого коричневого цвета, от которой было рукой подать до его хостела.

В хостеле к Николаю относились очень хорошо, соседи — двое молодых парней — старались не шуметь, улыбались и уважительно поглядывали на книгу, подаренную профессором. Перед сном Николай решил ее полистать: через английский было не продраться, удалось понять только само слово "hyksos". Что касается иллюстраций, то, не считая непонятных таблиц и графиков, в книге была единственная картинка. Николай внимательно рассмотрел ее и был озадачен: фреска изображала босоногого человека с длинными волосами и щегольской бородкой в коротком расшитом халатике — как бы вышедшего из ванной. Видимо, это и был гиксос. Гиксос нежно склонился над косулей, перерезая ей горло. Николай заинтересовался, в нём опять началась внутренняя работа, производившая жгучее любопытство, которое придавало смысл его жизни. Какая связь могла быть между робким человечком на фреске и зловещей армией, сокрушившей фараонов. Так он думал-думал и заснул.

Ему приснился сон. Приснилось, что он стоит в широком поле, поднимающемуся к горизонту, как пологий холм. Поле было абсолютно пустое, покрытое невысокой травой — напоминавшее поле для гольфа. Стоял он посреди него совершенно один, никаких звуков было не слышно, ничего вообще не происходило под спокойным голубым небом. Почему-то было тревожно. Потом, откуда-то из-за холма начали глухо стучать барабаны, и, хотя ничего нового не было видно, Николаю стало страшно. Он напряженно всматривается в линию горизонта над холмом, со страхом ждет явление той грозной силы, о которой предупреждают барабаны. Действительно, над холмом показывается нечто ужасное. При рассмотрении, это был штандарт в виде черного дракона — как на китайском карнавале его несли на многих шестах — кто-то голову, кто-то туловище, кто-то хвост. Кто несет шесты было не видно, но это была зловещая смертоносная сила. Когда ужас стал нестерпим, Николай проснулся.

Ранним утром не выспавшийся Николай отправился в деревню Телль-эд-Дабу. Он сам не знал, ответы на какие вопросы он рассчитывал там найти. Просто он следовал душевному движению, начатому разговором с увлеченным стариком Захи. Ехать пришлось на микроскопической маршрутке, набитой так, что Николай соприкасался коленями с едва не половиной пассажиров, что его поначалу очень смущало. Николай вертел головой, выглядывая в маленькие окна маршрутки: вокруг него была та самая дельта Нила, которая казалось загадочный еще со школьных контурных карт. Он ждал увидите особый ландшафт, что-то навроде болотистой тундры под Норильском, но ничего необычного за рядами пальм ему разглядеть не удалось.

Его высадили на какой-то остановке. Название остановки было написано на арабском, так что вся надежда, что это, действительно, была деревня Телль-эд-Даба, была на бумажку, написанную хозяином хостела, которую Николай отдал водителю маршрутки.

Ничто не выдавало в деревне Телль-эд-Даба место, где находились развалины Авариса, великой столицы гиксосов, никакие величавые развалины не возвышались над крышами обычной арабской деревни. На остановке Николай был один, было тихо, только слегка шелестели пальмы. Окружающий мир был спокоен и равнодушен. Николай опять ощутил то чувство разочарование — как перед пирамидами — когда от столкновения с обыденной реальностью жгучая прелесть тайны теряет свою убедительность и очарование.