Муссон

Она уже была в двух милях от „Серафима“, когда Хэл нашел в себе силы и приказал возвращаться на корабль, но то и дело продолжал оглядываться. Он видел, что дау следует по проливу на север за „Минотавром“, который теперь едва виднелся на горизонте.

— Там я его и буду искать, — прошептал Хэл. — И не успокоюсь, пока не найду.

На борту „Серафима“ предстояло спешно проделать большую работу, чтобы спасти корабль. Это помогло Хэлу пережить первые страшные часы после утраты. Корабль не слушался руля — его, как огромный плавучий якорь, держала мачта со всей массой снастей и парусов. Хэл поставил на уцелевших мачтах паруса так, чтобы держаться подальше от наветренного берега, но это лишь отдаляло миг, когда корабль прибьет к суше.

Под предводительством Аболи и Большого Дэниела десять человек, вооружившись топорами, принялись освобождать „Серафим“ из путаницы тросов и парусов. Работа была опасная — когда перерубали трос, нагрузка перераспределялась неравномерно и мачта дергалась, грозя сбросить людей в воду.

Пока „Серафим“ боролся с мощным тяготением порванных снастей, они все ближе подходили к коралловым рифам, и Хэл бегал от одного борта к другому, следя за приближающейся сушей и руководя усилиями матросов с топорами, показывая, какие тросы еще держат упавшую мачту.

Зеленая горбатая спина Рас-Ибн-Кума неуклонно приближалась, все выше вздымаясь над кораблем, боровшимся за жизнь. Волны подбрасывали „Серафим“, глубина под килем становилась все меньше, и клыки черных кораллов нацелились на корабль, дожидаясь возможности вспороть ему брюхо.

Но вот наконец мачту удерживал только один десятидюймовый манильский трос фока-штага. Он туго натянулся, жесткий, как железный прут, так что давление выжало из волокон морскую воду. Большой Дэниел отослал моряков с топорами подальше, а сам остался, легко балансируя на упавшей мачте. Он собрался, рассчитывая удар, потом высоко взмахнул топором и опустил его на натянутый трос. И так точно рассчитал удар, что трос не лопнул, перерубленными оказались только пять его нитей.

Остальные нити еще больше натянулись и с треском начали рваться под огромным давлением, мачта громоздко приподнялась, и Большой Дэниел едва успел спрыгнуть. Конец сломанной мачты со скрипом проехался по планширю, и наконец мачта упала в воду и начала отплывать от корабля.

„Серафим“ немедленно и с благодарностью ответил на освобождение от пут. Сильно накрененная палуба выпрямилась, корабль начал слушаться руля. Корма повернулась, и он начал отходить от мыса Рас-Ибн-Кум, грозившего взять его в плен.

Хэл быстро подошел к наветренному борту и смотрел, как брошенная мачта плывет к берегу. Он тщательно отметил место, где ее должно выбросить. Потом все внимание обратил на то, чтобы благополучно поставить корабль на якорь.

Меняя и приспосабливая паруса на двух оставшихся мачтах, постоянно работая рулем и слегка меняя курс, он сумел провести серьезно поврежденный корабль мимо опасного мыса в залив за ним. И сразу понял, почему аль-Ауф выбрал это место для засады.

Залив закрытый и достаточно глубокий, так что в солнечном свете вода казалась лазурно-синей. Высокий мыс прикрывал от муссона, и, глядя через борт, Хэл разглядел в десяти морских саженях ровное песчаное дно.

— Приготовиться отдать якорь, мистер Тайлер, — сказал он, и, когда якорь с плеском упал в воду и заскрипела, разматываясь, якорная цепь, водоворот горя, грозивший затопить его в эти последние ужасные часы, снова обрушил на него свое черное бремя, сулящее гибель. Теперь Хэл мог думать только о Дориане.

В его сознании навсегда запечатлелась картина: мальчик, бьющийся в руках арабов, кинжал у его горла… Хэл знал, что никогда ее не забудет. Горе лишило его мужества. Оно словно высосало силу из его мышц, оборвало дыхание. Ему хотелось только забвения. Хотелось уйти в каюту, броситься на койку и предаться горю.

Он стоял на юте один, никто из офицеров или матросов не подходил к нему, никто даже не смотрел в его сторону. С врожденным тактом суровых, неотесанных людей они оставили его один на один с его болью. Хэл смотрел на пустой северный горизонт. Синяя вода пролива ярко сверкала на солнце, но была пуста: ни паруса, ни надежды. Дориан исчез. Хэл не мог даже обдумать следующий шаг, отдать приказ людям, которые, не глядя на него, ждали этого приказа.

Подошел Аболи, коснулся его руки.

— Гандвейн, для этого будет время позже. Если хочешь спасти сына, подготовь корабль к походу за ним. — Он взглянул на обрубок грот-мачты со следами работы тяжелых топоров. — Пока ты горюешь, день проходит. Отдай приказ.

Хэл посмотрел на него пустыми глазами курителя гашиша.

— Он такой юный, Аболи, такой маленький.

— Отдай приказ, Гандвейн.

— Я так устал, — сказал Хэл, — так устал.

— Какова бы ни была твоя боль, сейчас нельзя бездействовать, — негромко сказал Аболи. — Ну же — отдай приказ.

Хэл с усилием повернулся и поднял голову.

— Мистер Тайлер! Спустить оба баркаса и шлюпки.

Слова казались незнакомыми, словно он говорил на чужом языке.

— Есть, капитан, — ответил Нед с явным облегчением на лице.