Муссон

— Всю одежду! Поразите нас толщиной и длиной своих обрезанных концов, которые позволят вам наслаждаться с гуриями в раю, куда я вас отправлю.

Рашид неохотно сбросил мокрую одежду и остался в набедренной повязке.

— Все снимай! — настаивал Хэл.

Арабы один за другим раздевались. Они осторожно укладывали одежду на палубу, стараясь, чтобы не выпирало и не звякнуло о палубу то, что они под ней прятали. И вот они стояли жалкой кучкой, прикрывая срам руками, подвывая и клянясь, что невиновны. Сброшенная одежда грудой лежала на палубе.

— Обыскать! — приказал Хэл, и Аболи и Большой Дэниел руками прощупали каждый предмет одежды и извлекли множество скрытых в складках кинжалов. К тому времени как они закончили, на палубе выросла гора оружия.

— Рашид! — сделал Хэл знак предводителю. Тот упал на колени; на его лице слезы смешивались с кровью из отрезанной мочки. — Каков план аль-Ауфа? Как вы должны были сообщить о том, что корабль захвачен?

— Я не понимаю тебя, эфенди. Я не знаю человека по имени аль-Ауф. Пожалей бедного рыбака. Мои дети без меня умрут с голоду.

— Всемилостивый Аллах пошлет пропитание твоим сиротам, — заверил Хэл и обвел взглядом замерших от ужаса пленных.

— Вот этого!

Он выбрал злодейского вида грабителя с изуродованным шрамами лицом и пустой глазницей. Уил вытащил его из толпы, обмотал шею цепью и закрепил ее кандалами.

— Спрошу еще раз, — улыбнулся Хэл Рашиду. — Каков сигнал?

— Во имя Аллаха, эфенди, я не знаю человека по имени аль-Ауф. Не знаю ни о каком сигнале.

Хэл кивнул Аболи. Тот подхватил закованного араба на руку, как ребенка, и понес к борту. Поднял высоко над головой и бросил в воду. Тот ударился о поверхность и мгновенно исчез: его утащила вниз тяжесть цепи.

На палубе все, даже английские моряки, в ужасе умолкли. Они и подумать не могли, что их капитан способен на такую безжалостность. Затем кучка нагих пленников, как один человек, опустилась на колени. Они закричали и, закрыв глаза руками, молили о пощаде.

— Сигнал? — спокойно спросил Хэл, глядя на Рашида.

— Аллах свидетель, я не знаю никакого сигнала.

— Возьми его, — сказал Хэл Аболи. Тот схватил Рашида за раненое ухо, потащил его, вопящего и истекающего кровью, к борту, швырнул его на палубу, босой ногой наступил на спину и обмотал вокруг горла цепь.

Потом легко поднял над головой.

— Брось его акулам, — приказал Хэл, — хотя даже их стошнит от этой падали.

— Я все скажу! — закричал Рашид, дрыгая ногами в воздухе. — Пусть этот черный шайтан отпустит меня, и я скажу!

— Держи его за бортом, — приказал Хэл.

Аболи сменил хватку — теперь он держал Рашида за ноги высоко над волной, поднятой носом „Серафима“.

— Говори, — негромко сказал он, — потому что у меня устают руки. Они не смогут долго удерживать твой вес.

— Два огня! — закричал Рашид. — Два красных огня на грот-мачте. Это сигнал аль-Ауфу, что мы захватили корабль.

Аболи втащил его обратно и бросил на палубу.

— Каким курсом он приказал вам идти? Где вы должны с ним встретиться?

— Он велел мне идти на юг и держаться близко к суше, направляясь к Рас-Ибн-Куму.

Хэл знал, что так называется большой, выдающийся в залив мыс.

— Закуйте их всех и заприте на юте, и пусть охрана от них не отходит. В того, кто попытается бежать, стреляйте, — приказал Хэл Аболи по-арабски, чтобы пленные поняли.

Как только солнце опустилось в горящее море, Хэл убавил паруса и отошел подальше от суши, как сделает любой благоразумный капитан, идущий в виду подветренного берега. Корабль продолжал медленное движение на юг, и в течение ночи впередсмотрящие не раз замечали тусклый свет ламп следующих за ними дау.

Где бы ни укрывался „Минотавр“, аль-Ауф на его борту рассчитывает, что его люди захватят „Серафим“, только когда почти весь экипаж уснет. Поэтому Хэл ждал до четырех склянок утренней вахты, а в два часа приказал поднять на грот-мачте два красных фонаря. Фонари смотрели в ночь, как глаза дракона.

Потом он приказал Аболи и двадцати лучшим бойцам надеть еще влажную одежду пленных арабов. Пока они обертывали головы кусками ткани, Хэл спустился в свою каюту и быстро переоделся в тот костюм, который надевал, когда вечером отправлялся на саук в Занзибаре. Когда он снова вышел на палубу, „Серафим“ спокойно плыл по темной воде. С заходом луны темные очертания суши в ожерелье фосфоресцирующего прибоя исчезли в темноте. Хэл прошел по палубе и поговорил с каждой группой людей, сидевших за поручнями.

— Время опасное, — говорил он матросам. — Будьте начеку. Они нападут на нас так, что мы не увидим.

За два часа до рассвета, в самое темное время ночи, Хэл послал за сыновьями. Когда они пришли, Том был бодр и дрожал от возбуждения, а Дориан зевал и тер глаза — должно быть, он спал на тюфяке.

— Я хочу, чтобы вы оба немедленно заняли место по боевому расписанию на верху мачты, — строго сказал им Хэл. — Если корабль вступит в бой, оставайтесь наверху, что бы ни происходило здесь под вами. Вы меня поняли?

— Да, отец.

Лицо Тома, озаренное светом с нактоуза, было внимательно.