– Сделать то-то… – медленно повторил Атос мои слова. – Отправиться туда-то… – Он замолчал, потом сказал: – Арамис прав. Хорошенько подумайте над тем, что по этому поводу говорится в приказе. Вас считают тугодумом – простите меня, Портос, но вы ведь сами этого добивались… Так вот, вас считают тугодумом, а это значит, что вы добросовестно вдумываетесь в каждое слово. Тем более если речь идет о приказе. При этом вас считают человеком, скажем так, не обремененным образованием. И этой славы вы тоже добивались сознательно. С точки зрения начальства, вы мало что знаете – сверх службы. Так попробуйте выполнить приказ, будучи тем Портосом, которого знают все! – Он ободряюще улыбнулся и добавил, после небольшой паузы: – Но при этом помните то, что сказал Арамис.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ,
в которой я покидаю Париж
Расставшись с Атосом и Арамисом, я отправился домой. Не то чтобы после встречи с друзьями появились причины к улучшению настроения, но, удивительнейшим образом, передо мной словно забрезжила надежда. Я и сам не мог понять почему – ни Атос, ни его родственник не могли мне помочь, не зная всего, а я не мог их посвятить ни в содержание секретного приказа, ни, разумеется, в прошлое моей семьи. Тем не менее после встречи я немного воспрянул духом. Но по мере приближения к своему жилищу я вновь все более поддавался унынию. Видимо, я обречен был на то, чтобы, нарушив приказ, скрываться вдали от Парижа или же вообще бежать за границу. Разумеется, мне и в голову не приходило, что я мог просто выполнить приказ – то есть арестовать семейство г-на Лакедема и доставить его в Испанию. В какой-то момент я решил ночью пойти в уже полюбившийся мне дом и помочь им бежать из Парижа. В этом случае я мог бы утром как ни в чем не бывало подъехать к дому, с каретой для перевозки арестованных и в сопровождении лакея, – и обнаружить, что дом опустел.
Такое решение показалось мне столь здравым, что я всерьез начал его обдумывать. И сразу же понял, что оно невыполнимо, – «лавочники»! Никаких сомнений быть не может в том, что за домом г-на Лакедема следят и днем, и ночью. А значит, мой ночной визит не спасет семейство ростовщика.
Больше, сколько я ни думал, на ум ничего не шло. Мрачное настроение мое вызвано было не только грозившей несчастному семейству расправой, скорее всего – мучительной и позорной, – но и тем, что, вместо возмездия за убийство отца, я вынужден был помогать его убийце довершить задуманное! Это заставляло меня буквально скрежетать зубами от ненависти и бессилия! Но что я мог поделать? Похоже, оставалось одно: попытаться бежать вместе с г-ном Лакедемом, г-жой Сюзанной и Рашелью. Сбиры не могли бы мне воспрепятствовать – если бы я действовал решительно и энергично. Конечно, в этом случае придется распрощаться с мечтой о плаще мушкетера. Пожалуй, я бы в конце концов примирился с этой мыслью, если бы не другая, занозой сидевшая в моем мозгу: сбежав из Парижа с людьми, которых мне поручено было арестовать, я, возможно, навлекал немилость его преосвященства не только на себя, но и на моих друзей-мушкетеров. А кроме того, мне, скорее всего, придется расстаться не только с мечтами о военной карьере, но и с планами мести дону Жаиме.
Словом, было от чего прийти в уныние. И в таком вот расположении духа я пришел домой, где уже дожидался мой верный Мушкетон. Увидев мое мрачное лицо, он засуетился у заранее накрытого стола, зная, что в любом настроении я не мог пожаловаться на отсутствие аппетита. Но сегодня я разочаровал верного слугу, отказавшись обедать. Вместо этого, не снимая ботфортов, я завалился в постель. Мушкетон молча наблюдал за мною, огорченно качал головой и то и дело вздыхал.
– Хватит вздыхать! – проворчал я. – Без того тошно. Гримо передал тебе, что мы уезжаем? Вот и займись сборами. Впрочем, – добавил я, чуть смягчившись, – можешь сначала пообедать. Я уже ел.
Мушкетон не заставил себя упрашивать дважды – он изрядно проголодался за целый день стояния на посту. Сев за стол и уплетая за обе щеки мой обед, добрый малый пытался меня отвлечь от невеселых мыслей вечными своими небылицами о прежней жизни. Как всегда, из его рассказов выходило, что он облазил чуть ли не все уголки Франции и сопредельных стран и в каждом с ним или его друзьями случались истории, одна другой невероятнее. Обычно я слушал его с удовольствием – но сегодня его трескотня вызывала лишь раздражение. Сегодня меня нисколько не увлекали бесконечные похождения браконьеров и контрабандистов.
– Вот что, Мушкетон, – я раздраженно прервал его, – прикуси язык! Давай-ка ешь поживее, и за дело. Нам предстоит завтра с утра пораньше выехать из Парижа. Приготовь дорожное платье, почисть мою шпагу, задай корм коням. И оставь меня в покое – я должен выспаться. Если понадобятся деньги – возьми в кошельке. Но смотри! – Я погрозил ему пальцем. – Я знаю, сколько там лежит, до последнего су!