Мушкетер

Еще больше я встревожился, когда увидел еще одного человека, подобным же образом одетого в неприметное буржуазное платье. Окончательно я понял, что появление двух типов не случайно, когда первый подошел ко второму и что-то коротко ему сообщил. Никаких сомнений – эти двое следили за домом ростовщика, и приказать им это мог только враг Лакедема – Барруша. По всей видимости, что-то задумав, он послал своих людей следить за тем, чтобы ростовщик не скрылся.

Я оказался в затруднительном положении. С одной стороны, я не мог упустить Жаиме, с другой – сегодня был мой черед заступать на дежурство во внешнюю охрану Лувра. Раздумывая над выходом из сложившейся ситуации, я дождался Мушкетона, который появился в четверть девятого. Соглядатаи явно не собирались уходить. Отведя слугу в сторону, я указал ему на них, посоветовав при слежке за домом не упускать из виду и этих господ. Оставив Мушкетона фланировать вдоль улицы Кассет, я отправился на службу.

После дежурства я собирался продолжить бдение у дома г-на Лакедема. Но меня неожиданно вызвали к командиру роты. Я немедленно подчинился приказу, надеясь, что разговор с капитаном не затянется надолго.

Адъютант Дезэсара попросил меня немного подождать. Я послушно уселся в кресло, стоявшее в углу. Меня мало беспокоил вызов к командиру – никаких нарушений за мной не числилось. Не считать же таковыми участие в нескольких стычках! Разумеется, эдикты короля и распоряжения кардинала, запрещающие дуэли, звучали чрезвычайно грозно. Но разве сам первый министр не брал под свою защиту и Жилло, и Монселя, и Ла Пейри – гвардейцев, носивших красные плащи с белыми крестами и при этом считавшихся записными дуэлянтами и участвовавших едва ли не во всех поединках в Париже и его окрестностях? Помилования участникам дуэлей раздавались направо и налево с такой легкостью, что это становилось поводом для шуток. Рассказывали, что однажды Ла Пейри, прежде чем скрестить шпаги с неким провинциальным дворянином, поинтересовался, рассчитывает ли тот на помилование. Услышав неопределенный ответ, он тотчас извлек из кармана заранее выпрошенную у кардинала бумагу (Ла Пейри слыл его любимцем) и внес в нее не только свое имя, но и имя противника. Однако эта любезность не помешала телохранителю его преосвященства прикончить беднягу.

И тем более не было у меня других поводов для волнения – службу я нес исправно и уже не однажды выслушивал похвалы г-на Дезэсара. Так что – нет, меня нисколько не смущало то, что командир роты приказал разыскать меня после того, как я сменился с караула. Я был столь спокоен, что даже задремал, привалившись к прохладной стене. Ничего удивительного – ведь я не спал всю минувшую ночь.

Разбудил меня адъютант. Взглянув на стенные часы, я с удивлением обнаружил, что сон мой продлился всего пятнадцать минут.

– Прошу вас, Портос, капитан просит войти.

Я встряхнулся, одернул камзол, поправил сбившуюся перевязь и, внушительно развернув плечи, браво проследовал в кабинет Дезэсара только что не строевым шагом. Дезэсар сидел за огромным столом, углубившись в какие-то бумаги. Звякнув шпорами, я доложил о своем прибытии. Барон поднял голову.

– А, очень хорошо, – сказал он. – Я вас разыскивал, Портос.

Я снова звякнул шпорами. Дезэсар оценивающе посмотрел на меня, после чего сказал кому-то находившемуся за моей спиной:

– Вот человек, которого я рекомендовал для выполнения этого поручения. Господин Портос, кадет моей роты и один из лучших солдат.

Не меняя положения, я скосил глаза в ту же сторону, куда были произнесены эти лестные для меня слова, и обнаружил, что в кабинете находился еще один незнакомый мне человек, которого я сразу не заметил. Вошел ли он сюда, когда я задремал в передней, или находился здесь давно, мне было неведомо. Незнакомец быстрым шагом приблизился к капитану и довольно бесцеремонно осмотрел меня с ног до головы. На вид ему было чуть больше сорока лет. Смуглое лицо с орлиным носом оттенялось снежной белизной отложного воротника с кружевом, так что незнакомец казался почти африканцем. Лицо обрамляла аккуратно подстриженная смоляная бородка. Усы, щегольски закрученные, придавали ему вид лихой и несколько заносчивый, глубоко посаженные темные глаза смотрели холодно и высокомерно. Строгого покроя темно-фиолетовый камзол, кюлоты и плащ были сшиты из дорогого сукна, на черных ботфортах красовались золоченые шпоры. В левой руке этот человек держал шляпу с черным плюмажем, рука небрежно лежала на эфесе длинной шпаги. Шпага висела не на левом его боку, а на правом, что выдавало в нем левшу. Левой рукой он и держался за эфес.

Надо ли говорить, что я сразу же признал в нем дона Жаиме душ Сантуша? Меня охватило не только уже знакомое охотничье возбуждение, но и жгучее любопытство – я впервые видел того, кого поклялся убить.