Было темно. Дождь хлестал не переставая. Был он не сильный, но начался давно, и всё на улице оскользло. С деревьев и крыш капало. Прямой дороги к сараю не было, и ребятам пришлось идти закоулками, мимо каменного красного собора, где не светило ни одного фонаря.
— Ты в Африке не был? — спросил Васька приятеля, хотя знал, что тот вряд ли и во сне бывал, но спросил, лишь бы просто спросить, потому что без разговора обстановка казалась очень гнетущей.
— Нет, а что? — в свою очередь задал вопрос Лыткарин.
— Говорят, там ночи такие же тёмные, как у нас сейчас. Слыхал про эфиопские ночи?
— Я слыхал и про египетские.
— А Египет тоже в Африке.
— А-а, — хотел что-то ответить Лыткарин, но поскользнулся.
Загремели бачки. Качнулся факел. Васька схватил приятеля за руку и не дал упасть.
Они выбрались на каменистое место. Это было основание старой крепостной стены, разобранной в тридцатые и сороковые годы на нужды окрестных жителей. Здесь было суше. Ребята остановились передохнуть.
— А ты не видел под колонной у входа в штамповку вмурованную в фундамент доску? — спросил Саша приятеля.
— Нет. А что есть такая доска?
— Есть. Мы её затёрли мелом и прочитали.
— И что там написано?
— А то, что под церковью находится усыпальница. На доске написано, что похоронен какой-то архиерей Алексий. Похоронили его за год до рождения Пушкина. Во, какой старый!
— Не видал я, — протянул заинтересованный сообщением Васька. — А туда вниз можно пробраться?
— Там всё наглухо заделано.
Спотыкаясь и поминая мастера и нехватку стекла, они спустились с осклизлого откоса, и подошли к сараю. Он стоял накренясь на бок, к реке, и шершавые дощатые стены были мокрыми. Медленные, тягучие капли падали с вётел и гулко стучали по железной крыше. Река не шумела. Только слышалось монотонное шелестенье дождя по воде, и лопались пузырьки воздуха: «пав-пав-пуа», «пав-пав-пуа».
Васька дёрнул покосившуюся дверь. Она открылась, скрипнув заржавевшими петлями.
— Скрипит, аж мурашки по телу, — проговорил Саша.
— Она и не прикрыта как следует, — пробормотал Васька.
— Отошла, наверно. Брать-то в сарае нечего — одно стекло, а кому стекляшки битые нужны…
— Дай факел? — попросил Казанкин и взял у Лыткарина чадившую тряпку.
Он просунул голову в щель между дверью и косяком.
— Вроде никого нету.
— А ты что — трусишь?
— Я-а? Чего мне трусить! Просто так, проверяю.
Он шагнул в сарай и сразу остановился, так неожиданно, что напарник ткнулся лицом в его спину.
— Ты чего? — спросил Лыткарин приятеля.
— Показалось.
— Чего показалось? Сам же сказал, что в сарае никого нет.
— А ты ничего не слыхал?
— А чего слышать?
— Стекло вроде осыпалось…
— Входи! Кто здесь будет в худой хибаре ночь проводить.
Они вошли и взобрались на большую кучу стекла в середине сарая.
— Здесь год его прособираешь, — проворчал Васька, опускаясь на колени и рассматривая рассыпанное под ногами стекло.
Стекло тускло переливалось под скудным светом чадного факела, перемешанное с травой, мусором, ветками кустарника, лопуха и чертополоха.
— Надо бы лопату взять, — вздохнул Васька.
— Надо бы. А ты осторожнее, не порань руки.
Они стали наполнять бачки.
— Э-э, да здесь кто-то есть! — вдруг сказал Васька, всматриваясь в темноту. Голос его дрогнул.
Он встал с колен, поднял над головой факел, прислушиваясь. Красноватое дымное пламя неровно осветило сарай и по стенам поползли, заметались широкие тени.
— Кто? — шепотом спросил Саша и застыл на месте с куском стекла в руке.
— Кто здесь? — хриплым голосом спросил Казанкин и сделал шаг вперёд, освещая дорогу.
Никто не отвечал. Они осторожно приблизились к дальнему углу сарая. Под ногами визжало стекло.
— Вот это да! — воскликнул с облегчением Васька. — Никого нет. А мне послышалось.
— И мне послышалось, — пробормотал Саша.
— А тебе что послышалось?
— Кто-то плакал… Может, на улице? Пойдём, посмотрим?
Им обоим быстрее хотелось выйти из сарая на свежий воздух. Под крышей они чувствовали себя неуютно.
На улице стали огибать сарай. Было тихо.
— Показалось, — облегчённо сказал Саша, но тут Васька остановился и опустил факел.
Прижавшись к стене, на обрезке полусгнившего ствола дерева, сжавшись в комочек, продрогшее, сидело странное существо. Оно не шевельнулось при виде приблизившихся ребят. Только блеснувшие глаза сказали, что это живой человек.
— Девочка! — произнёс Лыткарин.
— Привет, — сказал Васька, присаживаясь перед существом на корточки и втыкая факел в щель в стене. — Мы откуда — из Тянь-Шаня или из нашей деревни?
Девочка не шевельнулась и не произнесла ни слова.
— Как ты здесь оказалась? — снова спросил Васька и потрогал девочку за плечо. Пальтишко было мокрое.
— Э-э, да ты вся мокрая. Так можно и простудиться… Отвечай, как ты сюда забрела?
Девочка молчала. Её глаза, оцепеневшие и ничего не выражающие, безучастно смотрели на ребят. Только губы плаксиво вздрагивали.
— Скажи, ты заблудилась? — спросил Лыткарин.
Ему стало жаль эту вздрагивающую и очень беспомощную девчушку, прижавшуюся к мокрым доскам, невесть откуда и как забредшую сюда.
— Ты скажи, мы найдем твой дом, — заглянул он ей в глаза.