— Джабраил обнаружил бандитов, — пробормотал Афанасий, весь ушедший в созерцание этой картины, которая, вероятно, ему напомнила эпизоды его военной биографии.
— Ей-богу, они там, — радостно прошептал Владимир Константинович. Он снял свой выгоревший берет, открыв лысоватую голову, и застыл с ним, зажав в руке. — Мы их догнали, командир!
— Что-то не слышно ответных выстрелов, — проговорил Афанасий. — Зашитый предпочитает, чтоб его не заметили, не выдает себя, видно, спрятался.
— А может, это не с вертолёта стреляли, а Зашитый? — предположил Сергей.
— Стреляли из снайперской винтовки Драгунова. У Зашитого такой не было. Я видел только АКМ. Нет, стреляли с вертолёта.
Как бы в подтверждение его слов раздались автоматные очереди, когда вертолёт резко снизился над лесом. Афанасий довольно усмехнулся:
— Это дала знать о себе братва Зашитого из «калаша».
Вертолет лёг на бок, описал полукруг и с него прозвучали ещё три одиночных выстрела. В ответ раздалась такая яростная автоматная стрельба, что казалось, будто рота шла в атаку. Вертолёт странно клюнул носом и стал заваливаться набок.
— Задели, — проговорил Сергей, высунувшись повыше из зарослей рогоза.
— Там Ольга, — упавшим голосом сказал Николай.
Вертолёт выровнялся и медленно полетел в сторону озера, оставляя за собой узкий шлейф дыма. Скоро шум винтов затих.
— До особняка дотянет, — хрипло сказал Афанасий. — Мы на верном пути — бандиты идут по Сутоломи. До них около километра.
К вечеру, когда они вышли к озеру, погода испортилась. Небо нахмурилось, собирался дождь. Они чуть не напоролись на бандитов — их лодка взяла курс на каменную гряду. В лодке был Зашитый и ещё двое. За ней на плоту колыхался сундук под присмотром одного бандита.
— Смелая операция, — проговорил Николай, смотря в бинокль на удаляющуюся лодку. — Спрятать сундук под носом у Зага!
— Им некуда деваться, — заметил Афанасий. — Я думаю, Заг перекрыл все пути отхода.
Глава двадцать третья
Стефан
Стефан сидел у жарко пылающего камина и безучастно смотрел на огонь. Смотрел, как он лизал дрова, то ласково обволакивая их, как бы пеленая горячими руками, то вспыхивал с яростью, с жадностью облизывая и простирая пламенные языки вверх. Небо хмурилось, на улице холодало, в комнате царил полумрак — жалюзи были закрыты, но Стефан света не зажигал. Уже в который раз он вспоминал перипетии своей долгой жизни и в который раз убеждался, что она кончается не так, как ему хотелось бы и ему казалось, что прожита она зря, как, впрочем, и жизнь отца.
Глядя на играющее пламя, он забылся, и перед глазами отчетливо предстала тайга и он, разводящий костёр. Сквозь сон, сквозь явь пришла мысль, зачем развёл — его обнаружат. Стефан открыл глаза: он не в тайге, он в доме внука.
Он хотел приехать в родные края, вспомнить детские и юношеские годы, проведённые здесь, встретить Ахметку, если тот был жив. Его не влёк сундук, который тяжкой гирей висел на его отце Антипе. Сколько крови было из-за этого сундука, отец покаялся, что загубил жизнь Изота ради богатства. Всё себе простил Антип, и что помогал Бредуну, и свою вражду к новым порядкам, а смерти Изота простить не мог. Тогда в лазарете говорил: «Выйдешь на свободу, поставь свечку за упокой раба божьего Изота. Темно ему в могиле. Проклинает он меня. Отмоли мой грех, сынок!»
Вчера Стефан взял джип и доехал до церкви в селе Спас-на-Броду. В советские времена церковь была закрыта, и её использовали сначала под клуб, когда в окрестных деревнях молодежи было предостаточно, а когда молодые потянулись в более благодатные места, приспособили под картофелехранилище, располагавшееся в подвале, и гараж. В начале 90‑х годов была воссоздана православная община, епархия прислала священника, и храм стал оживать.
С замиранием сердца подъезжал Стефан к селу. Оно изменилось до неузнаваемости. На месте былых домов, высоких, широких, с резными наличниками, ставнями и светёлками, с широкими прогонами, возвышались разнокалиберные дома, к обветшавшим были пристроены безвкусные каменные постройки с квадратными окнами, с такими же переплётами, как и в городских многоэтажках. Из-за разномастных гаражей и сараев деревня утратила свое лицо и нисколько не вписывалась в окружающую местность, казалась чужеродным поселением среди красивой природы, как грубый и бестактный оборвыш на королевском балу.
Более или менее привлекательный вид имели совхозная контора с металлической сетчатой оградой, с двумя клумбами цветов, да церковь, недавно отремонтированная, стоявшая в окружении древних лип, с чисто выкошенной лужайкой перед главным входом.
Стефан вышел из машины, снял шляпу и поднялся в ступени храма. Уже в притворе ощутил непонятную слабость, и ноги готовы были подкоситься, лишь увидел множество лампад, возжённых в храме и видимых сквозь открытую дверь. Он перекрестился и огляделся.