Мурка

Алекс: — Прошу без истерик, Георгий! Я реалист, но полон оптимизма. Философия реалистического оптимизма — тяжелое блюдо — не всем по зубам. Но под соусом цинизма и ядовитой иронии — составляет основной рацион безработного авантюриста. Запиши в постановление: Да, два года работы над обеспечением неограниченного денежного запаса пошли коту под хвост. Два года экономии, воздержания и нежных грез — сплошной шлымазл! О, Аргентина — мечта моя — далекая, благоуханная, желанная и недосягаемая — гудбай, май лав, гудбай… Траурные венки и гирлянды, господа, складывайте в соседней комнате. А вы, Георгий, следите за мной. (показывает осанку, взгляд) Надо смотреть в будущее глазами наследника не в шутку занемогшего миллионера, сделав губами вот так…будто сдерживаете плевок. (Жорж повторяет урок) Недурно, друг мой, совсем недурственно. Вы прирожденный иронический оптимист. Теперь повторяйте за мной… (Поют вместе проникновенными голосами «Антисоветские частушки»):

Алекс:

— Если кто–то кое–где попал в беду —
честно жить он хочет,
Ты пошли его на дальнюю звезду
днем. А лучше — ночью.

Если в раж вошли идейные враги —
Кружат с волчьим воем,
За понюшку табака не пропади,
Лучше — стань героем.

Жорж:

 — От себя–вражины родину избавь,
поклоняясь ей в пояс.
И простив за злую власть,
сядь в далекий поезд.

Алекс:

— Или, путь морской для подвига избрав,
Без фанфар, скромнейшей тихой сапой,
Отбывая в теплую страну,
Поднимись по пляшущему трапу.

Потому что — пуля дура, а ЧК еще дурней.
Потому что — своя шкура ближе счастья всех людей.
Потому что — жизнь копейка, а индейка — то судьба.
Только эти политесы, миль пардон, не для меня.

Мне индейку ставь в копейку, как и весь деликатес.
Как квартиру и картину, и хваленый «мерседес».
Мне б свободу для народу не в Лифортово искать,
А за правильную Думу выходить голосовать.

Не поймут нас в Совнаркоме, не поймут нас и в ЧК.
Вырожденцы и лишенцы,
Красной власти иждивенцы,
Разбегайтесь кто куда!

Жорж (тоскливо):

В Аргентине небо сине,
Меж кокос дожди косые.
Хоть похоже на Россию,
Только это — не Россия!

Алекс: — Нет, господа, миль пардон, вовсе не Россия! Не ваш сраный… СрСрСр.

Жорж: — Но ведь и не карцер в Бутырке! Я сейчас подумал — зачем так отчаиваться? Ну, накрыли лягавые производство. Мы–то на свободе! Главари! Полны сил, идей и… (показывает на скрипку) — Открываются кой–какие творческие перспективы… Кстати, не зря же я пять лет потел в музыкальной школе. Знатоки пророчили Консерваторию… Сольные концерты, зарубежные турне… А у тебя, если я правильно слышал, приличный вокал, Шурик. Вот как эти бонтонные брюки — немного привести в порядок, так еще можно носить за милую душу!

Алекс: — «Я сшил черные штаны из бархата моего голоса…» Неплохая строка вырвалась…

(Слова Маяковского — Л. Б.)

Жорж: — С тобой, Алекс, иногда даже страшно. Как подумаешь — и зачем живому человеку столько талантов?

Алекс: — А ты полагал, что я родился фальшивомонетчиком? Шурик Перонов — возлюбленное дитя муз. Он вырос у рояля. Дивный инструмент! Какое мощное звучание! А формы нижних конечностей! Пока батюшка таперствовал в синема, его наследник шнырял у ножек. Не всегда, увы, музыкальных. В зале темно, публика рыдает над Верой Холодной, забывая о суетном: портмоне сами падали в мою детскую ладошку… Маменьку унес тиф, батюшка сгинул в Мариуполе. Образование сыну дать не успели, завещание не оставили. Как жить? Талантливый самоучка, смышленый, любознательный оказался на улице. А там война, разгул анархии, моральный и экономический деграданс. И это, откровенно говоря, не способствовало мирному произрастанию юного индивидуума.

Жорж: — Да кто ж будет спорить? Сдохнешь — никто спасибо не скажет!