— Это подделка! Нас обокрали! — возмущенно воскликнула она. Кто-то обхитрил ее, и бандершу этот факт приводил в состояние ярости. Мэри не любила, когда ей перебегают дорогу. И готова была тягаться даже с самим чертом, дабы получить желаемое. Мэри схватила картину и швырнула об стену. Рамка рассыпалась, а полотно сиротливо разместилось на полу, подделанным пейзажем вниз. На обратной стороне холста была надпись, красивым подчерком было выведено: «Уважаемые! Как не прискорбно Вас разочаровывать, но иного выхода Вы не оставляете. Я надеюсь, вы соблаговолите принять приглашение уважаемых людей». Дальше был написан адрес и время приема с припиской, что приглашающий готов обменять эту мазню на оригинал.
Мэри нахмурилась, глядя на буквы. Местная преступность делает им реверанс. Что и кто за этим стоит? Какова истинная цель встречи? На эти вопросы ответов не было. Через долгую паузу она произнесла свой вердикт:
— Нам придется пойти туда.
Фомка, молчаливо наблюдающий за ее мыслительным процессом, хотел было возразить, но глава банды убедительно объяснила, что от вежливого приглашения отнекиваться не принято и отказом они нанесут оскорбление тому, кто пытается не быть для них врагом, даже несмотря на то, что гостящие бандиты покуражилась в этом городке от души.
— Как, я вас спрашиваю, как они прошмыгнули?! — рычал Колченогий. От звука его голоса, казалось, сотрясались даже стены. Облапошенные бандиты стояли, как нашкодившие гимназисты, виновато склонив головы и разглядывая собственные ботинки. Им не хотелось сознаваться, что виной всему оказались проклятые пирожки назойливой старухи. Они упорно утверждали, что сработано все было слишком чисто и не заметно.
— Не заметно? Может я приютил слепых недоумков, которые не в состоянии выполнить серьезные и ответственные задания? Я очень недоволен вами! Убирайтесь вон!
Провинившиеся любители свежей выпечки поспешили удалиться подальше от гнева главаря банды. Они долго толкались в дверях, старательно опережая друг друга, чем позабавили Колченогого. Как только дверь за зеваками закрылась, мужчина задорно ударил по колесам инвалидного кресла и расхохотался, запрокинув голову. Его разрывало от любопытства, каким именно образом неприятелям удалось обчистить антикварный магазин прямо под носом его бравых парней.
В кабинет прошмыгнула Сонька. Она долго и сосредоточенно смотрела на него, ожидая пока он успокоится.
— Что тебя так веселит? И чем тут пахнет? — произнесла Сонька, прижав ладонь в надушенной перчатке к лицу.
— Я не знаю, что именно произошло сегодня ночью, но кое-кто до сих пор гадит в штаны! — утирая слезы смеха, произнес мужчина.
— Что будем делать вечером? — скривив недовольно напомаженные губки, спросила девушка, неравнодушная к развлечениям.
— Я сегодня занят. У меня важная встреча.
— Опять встреча…
— Развлекись. Что-нибудь поделай. Поезжай к парикмахеру. Или к модистке.
Сонька тихо выругалась. Ее раздражало уже вышедшее из обихода слово «модистка», девушка много раз просила Колченогого не произносить его при ней.
— Можешь книгу прочитать для разнообразия, — отшутился мужчина и в его руке задрожал серебряный колокольчик на лакированной деревянной ручке. С этим волшебным звуком оживали многие в доме. Моментально в комнате появился управляющий коляской и торопливо вывез хозяина дома из кабинета. Сонька долго смотрела на бездушную дверь кабинета, поглотившую ее мужчину. На столе она увидела какую-то книгу, открыла, попыталась почитать, но ей это показалось еще более скучным времяпрепровождением, чем посещение ненавистных портняжек. Она чихала в мастерских, поэтому каждая новая вещь, появляющаяся в гардеробе, стоила ей, как Сонька утверждала, «целого куска здоровья».
— Господь терпел и нам велел, — весело подбадривал Колченогий хныкающую девушку, вернувшуюся из мастерской с красными, будто заплаканными глазами и разбухшим носом. Он был глух к ее проблемам, и как бы она не пыталась его уговорить, чтобы портные приезжали прямо к ней, отказывал, потому что не любил присутствие чужих людей в доме. Да и для человека его положения это было не безопасно.
Выпечка была перестраховкой и личной инициативой Федьки-чечеточника. Мэри заметила — ее артист захандрил. Причиной этого недуга стала ревность к воровскому «творчеству» близнецов-акробатов. Циркачи были на хорошем счету и их уже считали элитой банды. Талант Левши и Правши никто не оспаривал, но есть и другие способные люди, готовые реализовывать свои навыки! Мэри понимала, что, игнорируя соперничество, она внесет смуту в ряды банды, как в компании малышей, в которой няня уделяет слишком много внимания любимчикам.