Муравьиный лабиринт

Сашка быстро повернулся к ней. В этих «текущих носах» и особенно в том, как директриса это произнесла, ему почудилось нечто очень знако…

– Да-да! – сказала Кавалерия, улыбаясь. – Рина здесь! Это от нее я узнала про вылазку ведьмарей. Она вернулась ночью. До утра мы с ней бегали, пристраивали гиелу. К счастью, у Кузепыча нашлась знакомая старушка, у которой муж держал овощной ларек. Муж умер, ларек утащили трактором на огороды. Отличный, с железными ставнями…

Ларьки, мужья и старушки смешались в душе у Сашки. Он слушал, но не понимал.

– А где Рина?..

– Спит у меня в кабинете. Ты же только что оттуда. Разве не видел ее, когда…

Сашка метнулся к окну. Через подоконник он перевалился животом, сшибив на пол плоский горшок с кактусовой семейкой. Рина спала на низком диване в углу, на котором обычно отдыхала сама Кавалерия. Заметить ее было непросто, поскольку она до самого носа укутана была теплым пледом. Изредка плед кашлял и шевелился.

Он застыл и, протянув руку, стал робко гладить ту часть пледа, которая не касалась Рины.

Через подоконник перемахнул Макар, а следом – Ул.

– Смотри: я Кавалерии ничего не сказал! Но – чудо! былиин! – мозги-то надо иметь! Стоит вечером и шарашит из шнеппера по статуе Мещери Губастого! Нос ему отбил! Снайпер фигов! Пять раз бабахнул, а попал только два! – внушал Ул Макару и с каждым восклицательным знаком больно тыкал его твердым пальцем в бок.

* * *

Час спустя Макар был в Копытово. Идя через поле, он обнаружил, что за ним увязался Горшеня со своей нелепой алебардой. Близко не подходил – держался метрах в двадцати. Чего только Макар не делал! И кричал на него, и камнями бросал – Горшеня как маячил, так и продолжал маячить. Убежать от него было нереально. Каждый его шаг как семь шагов Макара, да и в снегу он не увязал.

Макар хотел связаться с Кавалерией по нерпи, пускай его забирает, но вовремя сообразил, что разрядит кентавра. Ну тащится – и пусть, если ему хочется.

Говоря по правде, с Горшеней спокойнее. Хотелось, чтобы какой-нибудь копытовский алкаш увидел, как эта дылда откидывает свой рот с янтарными пуговицами и ковыряет в ухе алебардой. Это помогло бы ему завязать с паленой водкой и перейти на экологически чистый компот из сухофруктов.

Копытово началось привычно и нерезко: с огородов, гаражей, выпотрошенных машин, старых телеграфных столбов и какой-то непонятной арматуры. Горшеня, приметный в поле, в таком пейзаже таинственным образом затерялся. Глаз не удивлялся больше ничему, а раз так, то не удивится и Горшене.

На автобусную площадь Макар не пошел, чтобы лишний раз не светиться, да и из-за Горшени тоже, а поднялся на холм возле старой пожарной каланчи. В саму пожарку, где четыре солдата бдительно охраняли машину с покрашенными белой краской колесами, его не пустили, да он и не стремился. Вида с холма и так был достаточно. Просматривался весь игольный завод, блочные дома вокруг и три дороги – одна, ведущая к шоссе, другая – к станции электрички и третья – через поле в ШНыр.

Откуда бы берсерки ни поехали – он их заметит. Вот только как определить, что это именно берсерки? Считать, что все топорники ездят на дорогих джипах, такой же бред, как думать, что все мафиози носят темные очки. Бывали случаи, когда из праворульного «Ниссана» или из мебельного фургона вылезала плечистая, сурово настроенная четверка берсерков, и шныров спасали только ноги или заряженная нерпь.

В любом случае Макар надеялся на лучшее. Он бродил по холму, мерз и, останавливаясь, постукивал носком о носок. Заряженный и взведенный шнеппер лежал у него в желтом пакете. Пакет замерз и на морозе громко шуршал. По технике безопасности носить в пакете снаряженное оружие запрещалось, но Макар решил наплевать на инструкцию, успокоив себя тем, что шнеппер на предохранителе. К тому же Макса рядом не было, а раз так, то и придираться никто не будет. Ходить же со шнеппером в руке было глупо. За поясом держать – неудобно и холодно, да и бабахнешь еще в самого себя пнуфом.

Он оглядывался на поле. Горшени видно не было, только торчала сквозь снег какая-то высокая трава, название которой Макар не знал. Из-за этой травы снег казался Макару небритым, и он глупо хихикал.

Мороз – штука полезная. Мозги смерзаются, и человек может долго трястись от хохота, даже если просто показать ему язык. Еще приятнее потом оттаивать – тогда и языка не нужно, человек радуется процессу оттаивания и тихо улыбается сам себе, шевеля пальцами на ногах.

В небе то появлялись, то исчезали в тучах две гиелы. Это были обычные патрульные, стерегущие возвращающихся из нырка шныров. Макар знал, что они следят только за небом. Землю они, разделившись, чесали бы по квадратам навстречу друг другу, да и на другой высоте.

Эти же гиелы держались вместе, причем держались напряженно и явно кого-то высматривали. Скорее всего, получили весть из болота, что кто-то из шныров возвращается, причем не пустой. Иначе в болоте не суетились бы.