Муравейник в лёгких

– Восхищение прекрасным – это всегда самодовольный плевок в ужасное, радость за близких… что ж, нам сказали, что она есть. Ну а насчёт сострадания – без картинных поз и тайного довольства своим «не-так-уж-и-плохо» его просто не существует. Твоя левая рука всегда знает, что делает правая.

Послышался какой-то шлепок.

– Давай хоть минуту без этого, ладно? – недовольно проговорила Она

– Ладно-ладно, я слушаю.

Мир медленно наполнился молочной дымкой.

– Когда ты выигрываешь матч, тебе радостно не от того, что вы выиграли, а от того, что не проиграли. Эта окрыляющая лёгкость оттого, что сия чаша вас минула. Когда кончается сезон, ты рад не началу новой жизни, а концу старой, полной усталости и злобы. А когда начинается новая, из этого чистого счастья шьётся новое страдание.

– Пфф, – возмущённо фыркнул Он, – тебе-то откуда знать…

Она ничего не ответила, как бы зная, что может этого не делать.

– Погоди, – не сдавался Он, – про зеркала я могу понять, даже про хоккей – ещё кое-как. Но как же старые книги, классика? Они ведь не развлекают, а дают понимание устройства мира вокруг, типа как расширяют сознание. Ты сама их стопками читаешь – что, тоже чтобы просто ширнуться?

– Писатели, – отвечала Она, словно читая по бумажке, – обворовывают жизнь, причём зачастую делают это так, будто это их первая вылазка, и потом перепродают награбленное людям без фантазии, ослепшим от жизни в темноте. Иногда эти книги возводят в ранг Библии, обязательной для изучения каждому боязливому холопу, но сами их авторы отличаются от обывателей с мышиными глазками лишь тем, что способы отличить селедку под шубой от припущенной рыбки среди всего информационного компоста.

– Понятно… – выдохнул Он.

– Но, как и с другими наркотиками, – продолжала Она, – чтобы торкало, нужно каждый раз повышать дозу. И если нам пока достаточно выпить кофе в «One&Double» и перепихнуться вечерком за просмотром комедии с Адамом Сэндлером, то для поднявшегося выше день уже не будет днём без полёта над солнечной Флоридой на личном вертолете. Но завидовать тут нечему. Кайфа ему от этого не больше – просто ниже этого уровня комфорта начинается, как бы выразился биолог, зона пессимума. То есть условия жизни, которые этим изнеженным гедонистом уже не котируются как приемлемые.

– А, то есть мы типа как всю жизнь просто ширяемся, страдаем, ещё больше ширяемся, ещё больше страдаем, так?

– Да, – ответила Она.

– Но почему?

– Потому что человек создан для страдания.

Воцарилась тишина. А затем мир чарующе плавно и со свистом увеличился в несколько раз.

– А сейчас ты страдаешь? – прошептал Он, после чего из голосов уже надолго исчезли слова.