Муха против ЦРУ

Прыщавая на этот раз и бровью не повела. Зато Машина соперница блондинка покачала головой и оттопыренным пальчиком поправила волосы. Надо же, Кэтрин Курицына! Маше сразу стало легче. Пускай попробует дразнить ее Укрополем!

А физичка расстроилась:

— Ребята, вы же москвичи! Неужели никому не интересно, откуда пошло название вашего родного города?!

— Этого даже историки точно не знают, — вступилась за свой новый класс Маша и почувствовала, что зря вылезла.

Опять послышались шепотки. Прыснула в нос соседка

Кэтрин Курицыной — ну и ладно бы, но весь класс гудел! Машу не поняли. Решили, что новенькая выставляется.

— По одной из версий, «Москва» происходит от слова «мосьва» — «мошкара». Сначала так назвали реку, а потом и город, — упавшим голосом договорила она.

— Моська? — переспросил громила Ильюшин.

— Где, где моська? — засуетился шустрик.

И тут Кэтрин Курицына негромко, но отчетливо сказала:

— Укропка из Петрополя!

Маша похолодела. Вряд ли соперница сама поняла, какой перл выдала сгоряча, но, когда дело касается тебя, такие вещи хватаешь на лету. В «Укропке» — слышались и «Укрополь», и «укроп» — мол, не москвичка, атак, чучело огородное. Коротко, точно, зло — все, что нужно для того, чтобы прозвище прилипло надолго.

Класс молчал, оценивая «Укропку».

— Петрушка из Укрополя! — выдал свой вариант шустрик.

— Нет, Укропка! — басом припечатал Ильюшин. Маша посмотрела на часы: шестая минута учебы в новом классе — и уже прозвище. Наверное, это был рекорд.

А день только начинался. Заносчивые москвичи не замечали новенькую. На перемене девочки прогуливались под ручку, парни облепили подоконники — все как в старой Машиной школе. Только она стояла у колонны и сама себе казалась дурочкой, которой назначили свидание и не пришли. Через ее голову разговаривали. Ее обходили, как мебель. Довольная собой Кэтрин Курицына проплывала мимо со своей подружкой. Маша догадывалась по их быстрым взглядам, что говорят о ней. Один раз она расслышала: «Укропка», — и ответила одними губами, без голоса: «Курица!»

Маша понимала, что упускает время. Известно же: как себя покажешь с самого начала, так и будут к тебе относиться. Если торчать у колонны, можно до одиннадцатого класса остаться никому не интересной Укропкой. Нет, надо скорее искать союзников!

Единственным, кого Маша знала хотя бы по имени (кроме Кэтрин, разумеется), был Максим. На перемене он стоял со всеми у окна, иногда пытался что-то сказать, но его не слушали. Мальчишки звали его «Радио „Максимум“. Маша встретилась с ним глазами и пошла в класс; захочет поговорить — догонит.

Максим пришел за две минуты до звонка и сел к ней спиной:

— Ну?

„Баранки гну!“ — хотелось огрызнуться Маше, но начинать со ссоры было нельзя, и она спросила:

— У вас есть пейнтбольная команда?

— Какая? — растерялся Максим. Он, конечно, ждал, что Маша спросит о Кэтрин Курицыной.

— Пейнтбольная. Знаешь, такая военная игра — пейнтбол? Когда все бегают и стреляются шариками с краской.

— Видел по телику. Нет… В классе нет, а в школе — не знаю, — уточнил Максим. — Я же сюда пришел всего за три недели до тебя, первого сентября.

— А раньше где учился? — спросила Маша, чтобы разговорить Максима. Как любит повторять Дед, людям больше нравится рассказывать о себе, чем слушать о других.

— В Англии, там папа работает. А маме пришлось из-за меня вернуться в Москву. Русская школа у нас была только до пятого класса, а в английской я не тянул: мне язык плохо давался.

— Как же ты до восьмого дошел? — спросила Маша. Максим повернулся к ней лицом. Ледок был сломан!

— Так и дошел. И там все понимал с серединки на половинку, и здесь… Отстал я сильно, — пожаловался он.

— Хочешь, помогу?

— Нет! — отрезал Максим.

Что ж, Маша прекрасно его поняла. Класс не принимает Укропку, и Максим боится идти против всех.

— Спасибо, что хоть поговорил, — сказала она. Максим смотрел в парту.

— Хочешь совет? Не кати баллон на Президентшу, п нее будет в порядке.

— А это еще кто?

— Курицына. Она родилась в Америке и по Конституции США может стать их президентом, — сказал Максим. — Не станет, конечно, хотя выпендривается за троих

президентов.

— А у вас много таких — из Англии, из Америки? —

спросила Маша.

— Человек шесть-семь. Здесь же рядом дома дипломатов, — объяснил Максим.

Похоже, он говорил про двор Сергейчика. Ведь разведчики и дипломаты — часто одни и те же люди. Тот же Сергейчик рассказывал, что в Америке жил как дипломат.

Зазвенел звонок.

— Учти: у девчонок самое сильное лобби — Президентшино, а у ребят — Бомбера. Это Ильюшин, который тебя Морквополем дразнил, — торопливо договорил Максим.

Красивое словечко „лобби“ было незнакомым, но в общем понятным: тусовка.

В класс уже входили ребята, и Максим отвернулся от Укропки.

„Хорошо же! — разозлилась Маша. — Думаете, что вы меня не принимаете? Нет, это я вас не принимаю!“ Один раз она уже умыла москвичей, и умоет еще. Пускай дразнятся. Она станет лучше всех, вот и все. Тогда девочки сами будут предлагать ей дружбу, а мальчишки — мечтать, чтобы она разрешила им понести сумку. И первым к ней приползет это ничтожество Максим!