Мудрость толпы

– Когда я впервые сделала попытку раздать хлеб, это превратилось в бунт. Один фургон перевернули. Люди дрались в грязи из-за крошек. Тех, кому удалось унести то, что я им дала, грабили на соседних улицах. Я наблюдала за всем этим безобразием, прижавшись к дверному проему, в то время как братья моей компаньонки прикрывали меня своими телами.

– Это не в вашем духе, выказывать столько веры в добрые намерения людей.

Кто же знал, что щедрость может оказаться еще опаснее алчности?

– Ошибка, которую я больше не повторю. С того самого случая, раздавая свои деньги, я прибегаю к тем же строгим мерам, что и когда я их получала.

Они прохрустели по умятому башмаками снегу к началу цепочки, где она проходила через железные ворота на территорию склада.

– Цены на недвижимость в здешних краях просто рухнули. Вы не поверите, если я скажу вам, сколько заплатила за это место. – (Фактически она скупила половину окрестных развалюх и урезала арендную плату.) – Я распорядилась, чтобы крышу починили, вложила немного денег в охрану и починку ворот. Местные жители нанимаются ко мне возить повозки, грузить товары, разжигать печи, месить тесто. Я дала несколько продуманных взяток здешним сжигателям, а также заручилась поддержкой своей старой знакомой в местном криминальном братстве; она помогает поддерживать порядок на улицах. – Савин махнула в сторону одной из жаровень, возле которой несли вахту пара предоставленных Маджир хмурых громил, практически идентичных. – Люди становятся в очередь; будем надеяться, они не слишком сильно мерзнут. Каждый получает мешок угля, пару буханок хлеба, одеяло. В хорошие дни порой бывает еще молоко или мясо для детей. Имена и адреса записываются, им выдаются специальные метки, чтобы предотвратить мошенничество. Но даже несмотря на это, периодически приходится кого-то показательно наказывать.

Валлимир поднял бровь, и она пожала плечами:

– Не в моем духе выказывать слишком много веры в добрые намерения людей. В такие дни у нас случается меньше нарушений.

– Благотворительность в промышленных масштабах, – пробормотал Валлимир. – Вы никогда не останавливались на полумерах.

– Нет. Я собираюсь организовать подобную же операцию с другой стороны реки, а здесь мне нужно передать управление в надежные руки.

– В мои?

– Если вырезание игрушек не отнимает у вас все время. Уверена, что смогла бы найти применение и талантам вашей жены. Дом моих родителей в настоящий момент полон детей-сирот. Работы там непочатый край…

Она не договорила, и воцарилось неловкое молчание. Валлимир разглядывал ее с немалой долей подозрительности.

– Я читал тот памфлет, знаете ли.

Памфлеты, циркулировавшие при старом режиме, были достаточно плохи. Некоторые из тех, что циркулировали сейчас, выходили далеко за пределы клеветы, углубляясь в царство омерзительных фантазий.

– Даже боюсь спросить который, – сказала Савин, которая уже начинала подмерзать.

Валлимир вытащил смятый, выцветший листок бумаги. «Любимица трущоб». А вот и гравюра: Савин дан Брок с сияющей улыбкой раздает монеты голодающим, в то время как дети-сироты цепляются за ее юбки. При виде этой картинки Савин почувствовала легкую тошноту.

– И что вы о нем подумали?

– Я не мог избежать заключения, что вы – проклятая лгунья.

Савин криво улыбнулась:

– У меня и в мыслях нет это отрицать.

– В таком случае я не могу не спросить… в чем идея? – Еще бы, его вполне можно понять, учитывая, что он знал Савин до Стоффенбека; даже до Вальбека. Трудно поверить, что это было всего лишь полтора года назад. Савин дан Глокта казалась ей сейчас давней знакомой, которую она едва могла вспомнить, и то без особенно теплых чувств. – Где-то во всем этом запрятана какая-то выгода?

Савин вспомнила, как Зури качала головой, разглядывая цифры в бухгалтерской книге.

– Не в финансовом плане, разумеется.

– В таком случае что? Репутация? Популярность?

– Всем нам не помешала бы капелька доброй репутации в эти смутные времена, но подозреваю, что я могла бы отполировать свой имидж и за малую толику того, что я здесь трачу.

– Тогда зачем… – Валлимир махнул рукой в направлении женщины с мешком угля, которая, переваливаясь, выходила из ворот склада; ее выпирающий живот был заметен даже сквозь массу одежды. Трое детей мал мала меньше, так же переваливаясь, шли за ней, словно утята за своей матерью, самый последний держал в розовой ручонке буханку хлеба, по его лицу стекали две блестящие дорожки соплей, – …все это?

Действительно, зачем? Савин глубоко набрала холодного – почти до боли – воздуха и поглядела на языки пламени, пляшущего в жаровне.