Мудрость толпы

Ризинау смертельно побледнел.

– Я все еще председатель этой Ассамблеи! – Он ухватился за золоченые подлокотники своего кресла, словно для того, чтобы доказать это самому себе, однако эхо его голоса испуганным писком затихло под высокими сводами купола наверху. – Капитан Броуд! Позаботьтесь, чтобы эту женщину немедленно удалили из зала!

* * *

Броуд, хмурясь, взглянул в сторону двери. Он делал это с того момента, как Судья вошла в зал. И она была далеко не последней: несколько дюжин человек в красной одежде проскользнули вслед за ней. Красные шапки, красные рукава, красные тряпки, повязанные вокруг голов… Некоторые держали руки спрятанными за спиной, или за пазухой, или в карманах. Какая-то девчушка, ухмыляясь от уха до уха, несла здоровенный горшок, капающий красной краской: за ней по грязному мрамору протянулась цепочка красных точек.

Сжигатели.

Пятна красного бросались в глаза повсюду. Броуд поднял голову, чтобы посмотреть наверх сквозь стекляшки, и увидел красные арбалеты возле ограждения галереи для публики.

– Капитан Броуд? – Голос Бринта внезапно зазвучал как-то странно: не столько приказывая, сколько умоляя.

– О нет, нет, нет, – промурлыкала Судья.

Разлохмаченный шлейф ее платья прошелестел по грязным плиткам. Она подошла к Броуду, всю дорогу не сводя с него своих угольно-черных, с красными веками глаз, и протянула руку, и коснулась его лица кончиками пальцев. Нежнейшее из прикосновений – сперва за ухом, потом ее палец скользнул вдоль челюсти и приподнял подбородок, – но по его коже поползли мурашки, а сердце заколотилось как бешеное.

Он мог бы отпихнуть ее. Такую тощую, костлявую – да он мог бы одной пощечиной отправить ее через весь зал. Однако Броуд только стоял на месте, совершенно беспомощный. Беспомощный, словно до сих пор был привязан к тому стулу в вальбекском подвале, а она сидела на нем сверху.

– Мы с капитаном Броудом понимаем друг друга, – мягко произнесла Судья.

И она была права, помогай ему Судьбы! Судья была воплощением всех неприятностей, чудовищем, спущенным с цепи. Она была безумие, огонь, насилие – все те вещи, которых, как уверял себя Броуд, он хотел бы избежать.

Но вот ведь в чем горькая правда: если ты действительно чего-то не хочешь, тебе не приходится то и дело напоминать себе об этом.

Та девчушка поднесла Судье свой горшок, и Судья окунула руку в краску. Вынула, капая красным на плитки пола, и провела кончиками пальцев по нагруднику Броуда, оставив четыре неровных полосы.

– Теперь ты один из нас. – Она приподнялась на цыпочки и прошептала: – Хотя мы-то с тобой знаем, что ты был с нами всегда.

Никто даже не шевельнулся, когда сжигатели достали цепи и кандалы и принялись заковывать в них мужчин и женщин, собравшихся вокруг Ризинау. Но не короля, покорно сидевшего в своем креслице. И не Молодого Льва, который настороженно наблюдал за происходящим в окружении своих инглийцев. И не художников и мыслителей, которых Ризинау привел в Ассамблею.

Даже самые буйные из собравшихся на галерее прикусили языки. И Броуд держался тише всех. Ему не надо было объяснять, что дело проиграно.

– Вы не можете так поступить! – Ризинау вцепился в подлокотники; Сарлби подхватил его под мышку и потащил вместе с креслом, визжа ножками по плитам. – Я пойду к Ткачу…

Судья перевела на него взгляд:

– Жирный глупец! Кто, как ты думаешь, выдал мне ключи от помещения?

Ризинау разинул рот, и тут Сарлби наконец удалось выдернуть его из кресла и защелкнуть наручники на его запястьях.

– Но как же… нам же нужна новая конституция…

– Что нам нужно, так это цель, – парировала Судья. – Что нам нужно, так это чистота. Что нам нужно, так это новый почин!

– А с этими что? Повесить? – спросил Сарлби.

– Повесить? Нет. Что о нас подумают люди? – Судья плюхнулась в кресло Ризинау и смахнула со стола на пол несколько бумаг, освобождая место. – Светлое будущее наконец настало! – Она взгромоздила на полированную столешницу босую ногу и положила вторую сверху, обратив к публике серые от грязи подметки. – Совсем не годится начинать его с повешения, верно?

Броуд резко вдохнул. Только сейчас он понял, что все это время задерживал дыхание. Милосердие – последнее, чего он мог ожидать от Судьи.

– Нет, этих мудаков надо убить как-то поинтереснее, – продолжала она. – Нам нужно что-то более зрелищное. У кого-нибудь есть идеи?

Так, значит, это было не милосердие. Ровно наоборот. Воцарилось хрупкое молчание. Представители глядели друг на друга, на Ризинау и его приспешников, закованных в цепи, на вооруженных сжигателей. Никто не хотел выделяться из толпы.

Наконец Рамнард прочистил горло.

– Я полагаю… всегда можно отрубить им головы?

И вот те же самые ублюдки, которые еще сегодня утром соревновались за внимание Ризинау, принялись соревноваться, кто выдумает для него наиболее лютую смерть.

– Мне показалось, что машина для повешений Карнсбика – отличное усовершенствование…

– Скучно! – протянула Судья.

– Повесить и выпотрошить?

– Методы старого режима, – насмешливо откликнулась Судья.

– На Севере, как я слышал, преступников иногда забивают камнями.