Мудрость толпы

– Нет! Я приехала, только чтобы помочь высечь новые статуи! Я просто…

И она кувыркнулась за парапет.

Сарлби даже не давал им закончить фразу. Словно ничто из того, что они могли сказать, не имело значения. Словно они были мусором, который он выбрасывал в канаву. А те, что оставались, лишь тупо смотрели, как будто это не имело к ним никакого отношения. Хотя их самих, с помощью Броуда, подгоняли все ближе к амбразуре.

Следующим был Бринт. Они так и не придумали, к чему прицепить второй наручник, поэтому, когда один из ломателей попытался схватить генерала, тот стряхнул его с себя, взмахом руки оттолкнул остальных и без единого слова сам прошел к ящику. Глубоко вдохнул, сам шагнул на ящик – и сам шагнул с ящика наружу. И не издал ни звука, пока падал.

Броуд моргнул. Бринт был хорошим человеком. Броуд был в этом более чем уверен. Он пытался выполнять свой долг, когда все вокруг рушилось. Но хороший или плохой, правый или виноватый – падали все одинаково.

Ну, то есть не совсем одинаково. Некоторые махали руками, словно надеялись за что-нибудь уцепиться. Другие падали безвольно, как мешок. Одни не издавали звуков. Другие издавали странные звуки, когда их толкали: потрясенный вздох, удивленный вскрик, испуганный всхлип. Многие вопили. Вопили всю дорогу, пока летели. Это было хуже всего: этот вопль, и потом то, как этот вопль внезапно обрывался. Этот звук внизу – резкий удар, но вроде как немного влажный. А потом, иногда, еще далекий звук разбрызгивающейся жидкости. Словно из окна выплеснули помои.

Внизу, за сухим рвом, уже собралась толпа. До крыши доносились их крики, аханье и улюлюканье. В конце концов, не каждый день увидишь такое зрелище.

Броуд поглядел на полосы красной краски поперек своего нагрудника. Можно ли сказать, что его заставили это сделать? Или это был его выбор? Может быть, он даже этого хотел? Действительно ли он был одним из них, как сказала Судья? И всегда был с ними?

Он снял стекляшки, потер усталые глаза.

– Ты в порядке, Бык? – спросил его Сарлби.

Броуд сглотнул, снова зацепил дужки за уши, подтолкнул стекляшки в привычную канавку на переносице. Это помогает соблюдать привычный порядок действий.

– Да, – солгал он. – Все нормально.

Ризинау после подъема казался уже наполовину мертвым: бледное, залитое потом и слезами лицо, распахнутый рот хватает воздух.

– Я только… хотел… сказать…

– Ты сказал достаточно, мать твою, – отозвался Сарлби – и ткнул председателя ножом в задницу, загоняя его на ящик.

* * *

Вик смотрела, как еще одна крошечная точка упала с Цепной башни. Она падала долго. Вик порадовалась, что оттуда, где они стоят, не видно, как пленники ударяются о землю – о склизкое дно сухого рва, скорее всего. Но звуки она, кажется, все же слышала. Донесенный ветром слабый вопль, внезапно оборвавшийся. Она подумала, что последние ниточки надежды на лучший мир, о котором мечтал Сибальт, оборвались вместе с ним.

Вик довелось повидать немало ужасов на своем веку. В лагерях. В рудниках. Во время восстания в Старикланде, во время Вальбекского мятежа, во время битвы при Стоффенбеке. Но она никогда не видела ничего похожего.

– Что вы наделали? – прошептала она.

Пайк поднял безволосую бровь:

– Что мы наделали, вы имеете в виду? Вы ведь сами говорили, что Ризинау должен уйти. И вы были правы.

– Ризинау должен был уйти, но… – Ее чуть не стошнило, когда она выговорила это имя: – Судья?

– У нас было слишком много принципов. Они не работали.

– И поэтому мы теперь будем обходиться вообще без принципов? – Голос Вик сорвался на визг.

– Время полумер закончилось. – Пайк поглядел на нее ровным взглядом. – Иногда единственный способ что-то улучшить состоит в том, чтобы разрушить это и потом отстроить заново.

Было время, когда она считала, что его обожженное лицо является идеальной маской, скрывающей чувства. Теперь она не была уверена, есть ли там какие-либо чувства вообще.

– Порой, чтобы изменить мир, мы должны сжечь его дотла.

Еще одна крошечная точка свалилась с верхушки Цепной башни.

Толпа, собравшаяся за полуразрушенными стенами Агрионта, разразилась аплодисментами.

Часть VIII

«В толпе накапливается лишь глупость, а вовсе не здравый смысл».

Гюстав Лебон[2]

Море ужаса

– Добро пожаловать, дорогие граждане и гражданки! Добро пожаловать на шестнадцатое полугодовое заседание Солярного общества Адуи! К несчастью, его пришлось несколько отсрочить из-за, э-э… последних событий.

Карнсбик, непривычно скромный в жилете из домотканой материи, чем-то напоминавшем рабочий фартук, поднял вверх свои большие руки, призывая к молчанию – скорее из привычки, чем из необходимости. Прежде на заседаниях общества дым стоял коромыслом. Сейчас люди сидели в тревожном молчании.

– С искренней благодарностью к нашей выдающейся покровительнице, гражданке Брок!