Мудрость сердца

Трудно, до нелепости трудно убедить морального урода в том, что главное в жизни – это самовыражение. Без цели, без оправдания, просто самовыражение. Хочется заставить его сделать хоть что-нибудь, что угодно, что приблизит его к самоосвобождению. Сколько уже раз нам твердили, будто нет ничего, что было бы дурным, неверным само по себе? Извечная боязнь совершить ошибку – вот что дурно. К чему, мол, сеять поле, раз его склюют птицы?

Нами движет страх. Мы – марионетки, он – кукловод. Мы боимся даже радоваться, боимся наслаждаться. Но кого считают героем? В первую очередь того, кто преодолел свой страх. Герой может возникнуть где угодно. Его ни с кем не спутаешь. Его единственное достоинство – гармония с окружающим миром и самим собой. Не забивая голову пустыми сомнениями и терзаниями, он идет, не разбирая дороги, никуда не сворачивая, подгоняя жизнь и стараясь обогнать ее. Трус, par contre[8], пытается повернуть жизнь вспять. Но это гол, забитый в собственные ворота. А жизнь катится себе вперед, и ей глубоко безразличны и наша трусость, и наш героизм. Жизнь не навязывает никаких порядков, не требует от нас ничего, кроме одного: чтобы мы беспрекословно признали жизнь. Все, на что мы закрываем глаза, от чего пытаемся убежать, заслониться, все, что отрицаем, на что клевещем, что пытаемся очернить, отринуть, в конце концов поборет нас. То, что кажется отвратительным, мерзким, паскудным, однажды может превратиться в источник красоты, радости и силы, если мы избавимся от предвзятости. Каждое мгновенье драгоценно, надо только суметь разглядеть его. Жизнь происходит каждую секунду, невзирая на то что мир полон смерти. Смерть существует только в угоду жизни.

Читающему мои книги – чисто автобиографические – следует иметь в виду, что одной ногой я давно стою в прошлом. Рассказывая свою жизнь, я часто грешу против хронологии событий, предпочитая движение по кругу или по спирали. Строгая линейность времени, когда эпизод чинно сменяется эпизодом, противна мне, ибо кажется грубой подделкой жизни и противоречит ее подлинному ритму. Случаи и случайности, из которых складывается жизнь, освещают нам путь к познанию себя. Всю жизнь я пытался хотя бы в общих чертах обрисовать жизнь человека «внутреннего», потенциального, который вечно сбивается с пути, плутает в себе самом, как в трех соснах, подолгу пережидает полный штиль, погружается на самое дно или же тщетно пытается покорить одинокие безлюдные вершины. Я пытался уловить архиважные моменты, чреватые глубокими переменами и разрешившиеся от бремени. Человек, повествующий о том, что с ним происходило, уже не тот, каким он был, когда испытывал происходящее на собственной шкуре. При повторном переживании жизни неизбежны искажения. Однако в их основе лежит бессознательное стремление докопаться до внутренней, более правдивой правды. Так, я то и дело вроде бы ни с того ни с сего возвращаюсь к периоду, не только предшествующему, но, более того, никоим образом не связанному с описываемыми событиями. Озадаченный читатель может усмотреть в этих беспорядочных, хаотичных метаниях очередной каприз автора. Я не вижу в этом ничего зазорного. Для меня как для автора они имеют ту же raison d’etre[9], что и любой вымысел. Это просто некие приемы, копаться в которых совершенно не продуктивно. Неожиданные зигзаги, долгое лирическое отступление в скобках, бредовый монолог, продолжительный экскурс, воспоминание, всплывающее, словно утес в тумане, – сама их спонтанность сводит на нет любые попытки интерпретации.

Нет проторенных дорог. Что подходит одному, неприемлемо для другого. Бывает, мы просто не успеваем сойти на своей остановке. Порой сбиваемся с пути и, взмыв ввысь, шелухой разлетаемся по ветру. Можно совершить грандиозное путешествие, не выходя из дома. За несколько минут некоторые умудряются прожить целую жизнь, которой с лихвой хватило бы на десятерых. Пока одни разрастаются, как грибы после дождя, другие прозябают в безнадежности, неспособные выскочить из колеи. Каждое мгновение невыразимо в своей уникальности. Ни одна, даже самая коротенькая история не бывает рассказана целиком.