Мститель

Вскоре после этого скончалась бабушка Гавриила. Если уже после смерти дочери оруский Юхан сильно изменился, то теперь он был и вовсе убит горем; он стал сторониться людей и запустил свои дела. Но мера его бедствий еще далеко не была полна. Разразилась война, русские завладели землей Вирумаа и оттуда неожиданно вторглись в Харьюмаа. Оруский Юхан, оставив все свое добро и деньги, бежал в Таллин, отдал внука на попечение своего старого друга, монетного мастера Петера Шенкенберга, а когда русские двинулись дальше, на Ляэнемаа, возвратился в усадьбу Ору, чтобы спасти остатки своего имущества. Усадьба Ору каким-то чудом не пострадала от прихода русских, но однажды, когда Юхан там был занят своим хозяйством, на Ору напал отряд немцев, бежавших под натиском русских из Пайде вниз по течению реки. Они разграбили усадьбу дочиста, подожгли ее, и Юхан, с оружием в руках пытавшийся защищать свое добро, остался с проломленным черепом среди дымящихся развалин. Однако Юхан выжил и поклялся мстить всем немцам кровавой местью. Он составил отряд из крестьян, которые были озлоблены против помещиков за их ужасные притеснения, стал нападать на мызы и замки и без пощады убивал всех мужчин рыцарского рода, попадавших в его руки. Его намерением было истребить всех помещиков на эстонской земле и со всем своим народом перейти под покровительство московского царя, чтобы жить свободно под его защитой. Это начинание, направленное к столь важной цели, не увенчалось успехом, как и все прежние попытки такого рода. Крестьяне осадили замок Колувере, где укрылись многие бежавшие от них помещики. Замок был сильно укреплен, и его защитники отбивали нападение с мужеством отчаяния, так как знали, что им нечего ждать пощады от озлобленных крестьян. К осажденным неожиданно подоспела помощь. Как раз в то время, когда крестьяне пошли на замок штурмом, на них с тыла напал рыцарь Каспар фон Мённикхузен с большим мызным отрядом. Крестьяне очутились между двух огней и почти все погибли. Оруский Юхан был тяжело ранен и заточен в тюрьму; его подвергли страшным пыткам и потом повесили. Этим закончилось восстание крестьян. Чеканщик Шенкенберг взял маленького Гавриила себе в приемыши и по-отечески о нем заботился. Гавриил рос вместе со своими назваными братьями, Иво и Христофом, — они были почти сверстники. Старый почтенный мастер не видел большой радости ни от своих сыновей, ни от приемыша, ибо все трое были озорные, своенравные мальчишки и постоянно ссорились между собой. Иво и Христоф дразнили своего названого брата то русским, то татарчонком, а Гавриил отвечал им кулаками. Чем старше становились мальчики, тем больше росла их вражда. Наконец, Гавриил (ему было тогда уже семнадцать лет) не смог дольше терпеть придирок названых братьев. Он в последний раз наградил их обоих пощечинами, крикнул: «Если я русский, то русским и останусь!» — и бежал из дома своего приемного отца, прямо в Вильянди, так как слышал, что там у русских военачальником один из князей Загорских. Здесь Гавриил с отчаянной смелостью пробрался прямо к князю. Тот, увидев его, отпрянул назад и воскликнул: «Да ведь это мой брат Таврило!» — Да, Гаврило, только не брат, а племянник, — смело ответил мальчик. Он рассказал князю свою историю и передал ему кинжал, золотое кольцо и запечатанное письмо. Князь, прочтя письмо и признав вещи, поверил юноше, взял его к себе и вырастил храбрым воином. Гавриилу теперь жилось хорошо, так как дядя, не имевший детей, любил племянника, как родного сына, и обещал отказать ему все свое имущество. Когда Гавриил достиг совершеннолетия, дядя назначил его начальником отряда в тысячу человек и разрешил действовать, как ему заблагорассудится. Гавриил использовал это разрешение для того, чтобы как можно сильнее досаждать немцам, шведам и полякам. Имя его вскоре прославилось среди русских более, чем он того заслуживал. Сам царь Иван призвал его к себе, благосклонно с ним беседовал и, быть может, оказал бы ему милость и на деле, если бы Гавриил не заговорил о своем несчастном отце и не попросил, если тот окажется жив, помиловать его. Услышав это, царь Иван нахмурился — примета, которая в Московском государстве приводит в трепет тысячи людей, — повернулся спиной к дерзкому просителю и ничего ему не ответил. Друзья и знакомые Гавриила дрожали за его жизнь и сторонились его, как зачумленного, дядя Федор Никитич укорял его суровыми словами. По счастью, гнев царя на этот раз не имел серьезных последствий. Всякий рассудительный человек из подобной неудачи извлек бы для себя урок на будущее и в другой раз действовал бы гораздо разумнее — совсем иначе, чем ваш покорный слуга Гавриил; но он, увы, по натуре упрям и во всяком деле любит поступать так, как велит ему его упрямая голова. У него не было никакого основания считать, что отец его еще жив, но эта мысль засела у него в голове, и он упорно ее держался.