Мститель

— Одной только силой нам действительно трудно будет справиться с немцами и датчанами, — сказал он, понизив голос. — Мы должны прибегнуть к хитрости. Мы уже знаем, как нам действовать, и тысячи людей готовы к этому.

Он начал разъяснять план восстания. Ночью, в назначенный срок, который одновременно будет сообщен повсюду, крестьяне должны взяться за оружие, заготовленное заранее, истребить в сельских местностях всех чужеземцев, собраться в определенных местах и общими силами напасть на укрепленные замки и города.

— Женщины и дети тоже должны погибнуть? — спросил кузнец, сдвинув брови.

— Я хотел бы, чтобы их не трогали, — грустно ответил Тазуя, — но и они настолько возбудили против себя справедливый гнев народа, что едва ли их пощадят. Кровопролитие всегда будит жажду крови.

— Моя рука их не тронет! — твердо заявил кузнец. Тазуя ласково кивнул ему.

— Ты благородный человек, но нелегко унять разгневанную толпу, — сказал он сердечно. — Поступай так, как сам найдешь нужным. Повинуйтесь ему, люди! На него я возлагаю задачу поднять народ Вильяндимаа. Помогайте ему всеми силами, старайтесь подготовить к работе всякого верного человека, но действуйте хитро и осторожно, чтобы враг прежде времени ничего не заметил. Когда наступят сроки, я пришлю к вам своего посланца. Если кто-либо захочет отойти в сторону, ему не будет помехи, но пусть он помнит, что поклялся молчать. А теперь идите с миром!

Люди поодиночке выползли из подземелья и исчезли в лесу. Наконец Тазуя и кузнец Виллу остались одни среди опустевших руин. Факел потух, луна скрылась за тучами. Темнота и торжественная тишина царили над землей, в то время как эти два человека готовились к грохоту битв и кровопролитию. Долго не могли они расстаться, как бы предчувствуя, что на этом свете больше не увидят друг друга.

Попрощавшись, они еще долго шагали рядом. Небольшой поворот судьбы — и легко могло случиться, что эти люди рука об руку прошли бы через мировую историю как основатели нового государства…

Наконец один из них повернул направо, другой — налево.

7

— У меня душа болит о нашем Прийду, — сказала однажды Май матери, спокойно вязавшей чулок. — Вот уже неделя, как его увели, а о нем ничего не слышно. Наверное, они бросили его в какое-нибудь подземелье и готовят ему голодную смерть, как, говорят, и раньше уже поступали со многими другими.

— Не говори о рыцарях с таким презрением, — наставительно сказала Крыыт. — Комтур честный человек, и он твердо обещал мне, что Прийду останется жив. Немцы никому не причиняют зла, а лишь наказывают каждого по заслугам.

— Неужели Прийду действительно такой преступник, что заслуживал бы смерти?

— Прийду ни в чем не виновен, во всем виноват этот проклятый кузнец, — обозлилась Крыыт. — Он нам постоянно вредит. Не будь его, Прийду давно стал бы с немцами приятелем и сам превратился бы в немца; он бы сейчас, как подобает господам по праву и обязанности, настолько презирал крестьян, что и разговаривать бы с ними не хотел, а тем более подстрекать их к сопротивлению. По закону возмутитель народа заслуживает смерти, но возмутитель не Прийду, а кузнец. Если Прийду на днях не освободят, я пойду к комтуру и взвалю всю вину на кузнеца; я расскажу о всех его дерзостях и насмешках — тогда увидим, кого в конце концов призовут к ответу.

— Разве нельзя просить за Прийду, не жалуясь на кузнеца? — робко спросила Май. — Жалобы могут снова разгневать комтура, а если их не будет, он, может быть, и выслушает твою просьбу.

— Это уж мне лучше знать, чего стоит моя просьба в глазах комтура, — хвастливо заявила Крыыт, — но на кузнеца я все-таки пожалуюсь. Он разрушает счастье нашей жизни, так пусть же и сам пропадет! Портного флитергольда он так рассердил, что тот больше и не показывается.

— Слава богу, — прошептала Май.

— Ты еще молода, Май, — сказала Крыыт с легкой грустью, — ты не понимаешь, в чем для тебя благо, в чем зло, да много об этом и не раздумываешь. А я люблю тебя и ненавижу кузнеца именно за то, что он враг твоему счастью и счастью Прийду. Я горячо желаю, я дни и ночи молю святую деву, чтобы она помогла тебе и Прийду подняться выше этой презренной жизни, которая от рождения была суждена мне. Но это может осуществиться лишь в том случае, если ты станешь женой немца.

— Разве это такое уж большое счастье?

— Большего счастья тебе в этом мире не достигнуть. За крестьянина ты не можешь выйти, все они рабы, и ты и твои дети тоже стали бы рабами. Но будь они даже вольными людьми, я бы все равно не выдала тебя за крестьянина. Эстонцев не исправит ни свобода, ни что другое. Они грубы, суровы и жестоки. Если бы ими никто не правил, они сожрали бы друг друга. Женщину они не умеют уважать, превращают ее в рабочую скотину. А у немцев женщина в большом почете. Сам бог наложил на лица немцев печать более возвышенной натуры; они лицом красивее других людей, они честны, ласковы и великодушны…