Мстислав, сын Мономаха

Светило яркое вешнее солнце, снег искрился и слепил глаза, весело гудела толпа на площади, глядя, как какой-то молодец взбирается по гладко отёсанному бревну за сафьяновыми сапожками, которые, наверное, подарит своей жене или невесте, всюду наперебой кричали бабы, торгующие пирожками и блинами, а Мстиславу представлялось, как на город из-за купола Софии наползает уже иссиня-чёрная грозовая туча. Вот-вот загремит гром, засверкают огненные стрелы молний, подымется вихрь и воды Волхова, прорвав ледяной панцирь, станут бесноваться во мраке. Тревожно и тяжело было на душе.

Огрев коня плетью, Мстислав понёсся галопом, словно стараясь как можно скорее оставить за спиной этот вечно обманчивый, переменчивый, непостижимый город.

Глава 7

В апреле, в самый разгар вешнего половодья, добрался до Городища весь облепленный грязью гонец из Смоленска. Он протянул Мстиславу грамоту с коротким отцовым наказом: «Езжай в Смоленск. Буду совет с тобою держать».

Время для дальней поездки было не лучшее, ибо размытые талой водой дороги стали труднопроходимы даже для конницы, но Мстислав, догадываясь о важности грядущего разговора с отцом, тотчас тронулся в путь. С собой молодой князь взял только небольшой отряд молодшей дружины; остальную, большую часть воинов он оставил в Городище под началом посадника Павла: во-первых, не хотел мучить людей и коней; во-вторых, сознавал, что Новгород без охраны оставлять нельзя.

Пробирались к Смоленску через слякоть, грязь, болота. То и дело всадники вместе с конями проваливались в мутную холодную воду и с превеликим трудом, все мокрые и грязные, выбирались на сухое место. Только когда наконец миновали Воробьёвы горы, когда отдохнули немного в Торопце, небольшом городке на берегу чистого и светлого озера Соломено, Мстислав вздохнул с облегчением: самая трудная часть пути осталась за спиной. Дальше дорога стала получше, кони пошли веселее, и через седьмицу молодой князь наконец достиг Смоленска, где его уже ожидал отец – князь Владимир Мономах…

Мономах принял сына в горнице огромного княжеского терема, срубленного бог весть в какие времена. Горница была побелена, но в некоторых местах штукатурка отвалилась и оголились ветхие тёмные брёвна и доски.

Князь Владимир не отличался, как Святополк, очень высоким ростом, но был широк в плечах и силён, имел рыжеватые, немного вьющиеся волосы, высокий лоб, носил широкую короткую бороду. О его ратных подвигах в народе ходили легенды. Сказывали люди, будто в одиночку вязал он в степи диких коней-тарпанов, поднимал многопудовую палицу, был непобедим в кулачном бою.

И Мстислав, слушая рассказы об отце, завидовал ему. В его, Мстислава, честь, увы, не слагали былины, не пели песни. Да и о чём петь, чем он славен? Пока ничем. Нужно ждать, терпеть, питать надежду – придёт и слава, и величие. Но придут ли?

Душу Мстислава грыз червь сомнений. И когда он предстал перед отцом, то не улыбнулся, а лишь нахмурился и покорно склонил голову перед старшим, как было положено по обычаю.

Владимир, одетый по-домашнему, в перетянутую холщовым пояском простую долгую белую рубаху с вышитыми красной нитью узорами по вороту, подолу и рукавам и расширенные у колен шаровары тёмно-синего сукна, заключил сына в объятия, расцеловал его и, с улыбкой всматриваясь в хмурое Мстиславово лицо, промолвил:

– Сколько ж лет не видались, Мстиславушка?! Сколь возмужал ты! Вот княжишь вдали от отцова стола, и не видать тебя. Ну, о том после. Бабьи вздохи да воспоминанья оставим на потом. О делах державных потолкуем. Как в Новгороде ныне? Лихо, верно?

– Лихо, отче. Нет в городе покоя. Смута идёт. Народ буянит, – коротко отвечал Мстислав.

– А мыслишь, отчего смута? – прищурив око, спросил князь Владимир.

– Святополковы люди, отец, лиходейство измышляют. Не по нраву стрыю[70], что сижу я в Новгороде.

– Верно, сыне. Далеко зашло дело. – Мономах тяжело вздохнул. – Нынче звал меня Святополк в Киев. Поганые каждое лето Переяславскую землю жгут и грабят, вот он и молвил: помогу, мол, тебе с погаными совладать, аще Новгород отдашь. Мыслит вывести тебя во Владимир на Волыни, а в Новгороде своего Ярославца посадить.

Мстислав вспыхнул, сверкнул тёмными очами, вскочил со скамьи и выкрикнул прямо в лицо отцу:

– Не выйдет у него! Не отдам! Не отдам Новгорода! Я здесь вырос, здесь с малых лет сижу! Не позволю! Не его се земля! Не довольно ли, отче, нам сего лиходея слушать?! Да мы!.. Аще измыслит что недоброе, пойдём на Киев, изгоним супостата!